- Спросите у него, как он себе представляет свое будущее в Германии, если его оставят?
Этот вопрос несколько ободрил Потапа:
- Сила есть. Работать буду. Пусть только оставят. Работать и молиться.
- К сожалению, и так переизбыток рабочих рук. По каким причинам вообще он просит политическое убежище?
Потап задумался.
- Не знаю. Мамка сказала - добрые люди, помогут. Прошу добрых людей помочь и спасти.
- Но как он считает, если сюда, в Германию, прибегут все, кто не хочет служить в армии, то что это будет? - резонно спросил Шнайдер.
На это Потап пожал плечами и заворочался на стуле:
- Не знаю. Сидю в комнате, никого не вижу.
- В какой комнате?
- Сидю тут, в комнату, на койку - и все. Про других ничего не ведаю. Обратно ехать не желаю.
Шнайдер тем временем собирал бумаги, перематывал кассету, закрывал атлас и готовил для Потапа временный паспорт. Потом коротко позвонил куда-то:
- Готовьте на отправку, - а мне пояснил, что надо будет внизу, у господина Марка, заполнить анкету для российского посольства об утере паспорта: если беженец приехал по визе и с паспортом, то в посольстве паспорт ему восстановят, и тогда отправить его назад будет несложно, если же паспорта нет - то дело затягивается, идет по инстанциям, потому что без паспорта его ни одна страна не примет. И тогда начинаются проблемы.
- Потому во Франкфурте пограничники у трапов паспорта проверяют? вспомнил я.
- Да. Но что это дает?.. Въезжающие или, лучше, влетающие рвут паспорта после контроля. Или прячут где-нибудь. Даже в землю зарывают. Был тут случай, когда вот за этим столом один беженец себя за большого диссидента выдавал, родину грязью поливал, а потом нагнулся шнурок завязать, а паспорт у него из кармана и выскользнул. И с визой, и совсем на другое имя, но с его фотографией. Чуть ли не дипломатом каким-то оказался. Разного насмотришься. Идите теперь с ним к Марку, а потом опять сюда, на обратный перевод.
Марк уже ждал нас, дал бланк российского посольства об утере паспорта и вполголоса пояснил, что первый лист (где наверху по-русски написано, что это за бланк) лучше ему вообще не показывать, чтобы не испугать.
- Что это, опять писать? - Потап сник и сидел на стуле косо, безвольно опустив между колен темную кисть левой руки, перевитую толстыми лиловыми венами. Другой рукой он подпер голову. - Устал я. Не могу больше. Чего опять царапать?
- Анкета опять. Ничего, скоро кончим. Фамилия, имя, отчество?
- Юрий Владимирович Соколов, - вдруг отчетливо произнес Потап, на секунду как-то выпрямился, но тут же обмяк и ошарашенно уставился на нас, мы - на него.
- Какой Юрий?.. Тебя зовут Юрий?..
- Что? Что такое? Юри? Юри? - всполошенно заверещал Марк.
- Кто сказал?.. Я сказал?.. Не знаю... Не помню... Голова болит, начальник!.. - Потап обхватил череп двумя руками и потряс его так сильно, что Марк отскочил к окну, а я, усмехнувшись про себя, сказал ему:
- Потап, что с тобой? Как это ты брякаешь такое, он же слышит?.. Что теперь будет?..
А Марк, придя в себя и бормоча под нос:
- Юри!.. Соколофф!.. Он устал, потерял контроль и правду сказал, приказал ему вынуть все из карманов на стол.
- Зачем? - удивился я.
- Возможно, у него документы какие-нибудь есть, бумажки, записки... Как он сказал: "Вла-ди-ми-ро-витш?". Это отцовское имя? У русских есть, я знаю. Очень неудобно: надо запоминать не только имя человека, но и его отца, которого я вовсе не знал и, может быть, знать и не желал бы. Пусть вынет все, что у него есть.
Удивившись наивности Марка, я сказал Потапу, что он своими словами довел дело до обыска, и вот господин хочет узнать, что в карманах, может, там паспорт на имя Соколова Юрия Владимировича и виза немецкая. Но в пыльных карманах ничего, кроме грязной бумажки и монеты в 10 пфеннигов, не было. Марк шариковой ручкой опасливо тронул бумажку, повертел ее на столе, раскрыл:
- Чек из магазина "ALDI"... У нас в городе этих магазинов нету... 20 ноября 2000 года... А сейчас скоро весна... - поднял трубку и сообщил Шнайдеру, что беженец называет себя другим именем, а в кармане имеет чек из магазина "ALDI" со старой датой, отсюда вывод, что он давно в Германии, а не три дня, как он утверждает, и вообще он, очевидно, совсем не та личность, за какую себя выдает.
Потап сонно следил за Марком, потом сказал мне:
- Чего он?.. Куртка чужая, в лагере одолжил, моя совсем никуда. А насчет Юрия... Так это меня мамка дома так звала. Она вообще хотела Юра назвать, а отец настоял, чтобы как деда. Вот и вышло.
- Плохо вышло. Видишь, какой переполох?..
- Что, назад отправят? - Потап зашевелился на стуле. У него опять потекли из глаз слезы, он стал их утирать подолом робы, сморкаться и стонать: - Не поеду назад!..
Марк предпочел отойти от стола и с брезгливой осторожностью спросил от окна:
- Что, он больной? Нервный?.. - а потом негромко сообщил мне, что Шнайдер считает, что все это уже не имеет принципиального значения.
Я перенес данные из одного листа в другой, и Потап подписал бланки корявой закорючкой, не читая текста.
- Хорошо! - обрадовался Марк. - Это он устал и контроль потерял. Это мы знаем. Скажите ему, что за пределы нашей земли ему выезжать запрещено. Если захочет куда-нибудь ехать, пусть нам скажет, мы ему временное дополнение к временному паспорту выпишем.
Я перевел.
- Куда ехать? - настороженно уставился на меня Потап, а потом, когда понял, то махнул мокрой клешней, которой утирал сопли: - Куда мне ехать?
- К подружке, - криво пошутил Марк.
- Какая еще подружка?.. Никогда не было!.. Молиться и работать - вот наше дело. Бог не позволяет. Добрые люди помогут.
- И предупредите его, чтобы в лагере ни с кем не общался. Он молодой еще, а там всякие албанцы из Косово есть, с ними пусть не связывается. С кем он живет в комнате?
- Три шриланка и я, - Потап сгреб со стола бумажку с монетой, засунул их в карман. - В молчанку играем.
Вдруг Марк отпрянул, указывая на его ремень:
- А это что у него?.. Что это?..
- Что? - не понял я.
Потап всполошенно и хмуро смотрел на него:
- Чем еще немцу не угодил?..
- У него хенди? - визгливо спросил Марк.
На ремне у Потапа торчала какая-то пластмасса.
- Не, это будильник, мамка дала. - Потап снял с пояса портативные часы, которые крепились наподобие хенди. - Я иногда засыпаю, на молитве или в огороде. Вот мамка и дала. Чего он разорался?
"Что так испугало Марка?" - не понял я, но тот сам объяснил:
- Если у него есть хенди, значит, можно по номерам узнать, куда он звонит и откуда получает звонки. И отослать по месту жительства. А теперь что с ним делать?.. Русские из посольства ответят - такого не знаем. Дальше?..
- Можно идти? - сонно спросил Потап, ворочаясь на стуле и посматривая на часы. - Обед скоро.
- Вы уже читали ему перевод протокола? Как, еще нет?.. - удивился Марк и опять позвонил Шнайдеру. - Протокол готов.
Но когда я сказал об этом Потапу, тот отмахнулся:
- Не надо. Не хочу протокол. Плохо мне. Устал. Балда лопается.
- Ладно, это, в конце концов, его дело. Но подписать протокол он в любом случае должен. Давайте ваш обходной лист, я отмечу время. Полчаса денег вы потеряли, раз он не хочет слушать перевод. До свидания! Мы будем звонить, если кто-нибудь появится.
- Лучше, чтоб меньше было, - отозвался я.
- Что вы, что вы!.. Тогда нас закроют. Пусть больше будет!.. - засмеялся он.
- Для нас лучше, чтоб больше, а для Германии - чтоб меньше, - подытожил я, надевая плащ.
Все это время Потап встревоженно смотрел на меня, как собака на хозяина, не знающая, куда тот задумал идти, но готовая следовать за ним. На мое прощание он кивнул головой и пробормотал:
- Доброго человека Бог спасет, а худого - побьет.
И эта фраза вертелась у меня в голове, пока я шел к вокзалу через городок, где был в разгаре теплый весенний день, ездили машины, гуляли люди, ничего не зная о лагере, где сидит Юра-Потап с тремя цейлонцами и ждет, чтобы добрые люди спасли его.