Восточными словами, как урюком,
Подслащивал поэт свой пресный быт,
А проходя по Трубной, слышал — в люках
Река Неглинка, спрятавшись, бурлит.
И сквозь чугун в оставленные щели,
Казалось, шепчет темная вода
О дне, когда прощавшихся с Кащеем,
Здесь поджидала страшная беда.
Над городом печаль в гудках басила,
Летя от стен Кремля на Колыму…
Но девочкою лет шести Россия
Надолго в память врезалась ему.
Слепая и губительная сила,
Что двигалась от Сретенских ворот,
Ее водоворотом уносила, —
Водоворотом, звавшимся — народ.
В Колонном зале, в пальцах комкав шапки
И не стесняясь набегавших слез,
У пьедестала с гробом шагом шатким
Свою беду и боль поток тот нес.
Слиянием мистерии и яви
В прикрытых крепом люстрах свет не гас,
Но даже если розы там не вяли,
То стража их меняла каждый час.
А с Трубной кровь уже смывали чью-то,
Следы беды сметали поскорей,
И мартовские ветры дули люто
Меж траурных столичных фонарей.
2. На полях книги «От Омара Хайяма до Экклезиаста»
Не глазами, но сердцем
Строк касаюсь печальных —
Тех, что Герман Плисецкий
Не сумел напечатать.
Ах, стихи из архива
Среди записей личных —
Будто ветер охрипший
В подворотнях столичных
Лет простуженных, серых
От печалей и пыли,
Где по-своему все мы
Гнетом мечены были.
Сколько душ там сломалось,
Что казались — из стали!
Но остались слова ведь,
Пусть в тени, но остались.
Кунцевская ель, Или как однажды с друзьями я побывал у «второй дачи» Сталина
Гнездо диктатора в Кунцево.
Притихшие разговоры.
Кусочек империи куцый
За темным глухим забором.
Хозяин давно сменился
И кто там сейчас — бог ведает.
Спросить бы воды, извинившись,
Но лучше, конечно, без этого.
Вдали силуэт охранника,
Собачий лай голосистый,
Казалось, что-то отравлено
На этой земле российской.
Природа летняя властвовала
С завидным упорством воина,
О генерале Власике
Подумалось мне невольно.
Случайно ли все еще помнится
Средь зелени той сочно-рьяной
Засохшая ель — покойница,
Осыпавшаяся, но упрямая.
По поводу открытия памятника Ивану Четвертому в Орле
Тоска по опричнине. Грозный,
Малюте Скуратову честь…
О дух этот, схожий с гриппозным,
Амбиций гремучая смесь.
Язык был мне верной опорой,
И в стужи грел словно очаг,
Но что ж говорить на котором
Приличнее нынче молчать.
Будапештский блокнот
(Сентябрь, 2017)
Будапешт
Не для ума, скорее, а для сердца —
Листвы сентябрьской золотистый фон
И дней стручки, что сродны связкам перца,
И волн дунайских вечный марафон.
А я, подспудной памятью ведомый,
Здесь словно погружаюсь в прошлый век,
Где пылью — пятьдесят шестой, бедовый,
И незабвенной тенью — Валленберг.
Гостиница «Леонардо», № 548
Окно гостиничного номера
Выходит в сквер, где зелень старая
Упорно не меняет колера —
Желтеть, как будто, не пристало ей.
Но ветер с северо-востока
Упрямо треплет листьев кружево
И разбивает на осколки
Дорожки, залитые лужами.
В такое время, право, надо бы
Быть мастером перед подрамником,
Чтоб краски на холсте, как ягоды,
Взяв мастихин, слегка подравнивать.
Размышления на скамейке в районе улицы Ваци
1
Ах, сколько минуло годков,