– Вы меня почти убедили. Почти…
– Ну хорошо… Не двадцать пять, а девятнадцать перевез этот урод Невельский. Понимаете?
– Нет,
– Ну двадцать, двадцать их было изначально. Двадцать должно и быть. Ну… препарат возникает на конечном этапе синтеза из двух компонентов. Назовем их «А» и «Б». И соединиться они должны в строго определенной пропорции по отношению друг к другу. Все, что осталось после гибели моего коллеги, – его записи, в которых еще разбираться и разбираться, и эти самые два компонента в той самой пропорции «А» по отношению к «Б». И все. Понятно?
– В общих чертах.
– Ну, слава Богу! Так вот. С транспортировкой компонента «А» ~ никаких проблем. Абсолютно инертная жидкость. Положил в карман пробирку и полетел. А вот «Б»… В нем-то все и дело. Он же наркосодержащий. И главное, формула его мне непонятна. И стоит одному тупому таможеннику сунуться с глупыми вопросами, и все. Все рухнет. А каналами прежними уже не воспользоваться. Нет их уже. Людей тех нет, да и структур тоже. Так, одни обломки. Вот я и заказал сначала в одном месте определенное количество конкретной ткани. Абсолютно чистый хлопок. Затем пропитал ее определенным образом компонентом «Б». Далее, в другом месте сшил из этой ткани футболки. Получилось ровно двадцать. Одни из них побольше, другие – поменьше, чтобы минимальное количество отходов при раскрое. Отходы все собрал, до ниточки. Они у меня.
– Так это же целая ванна нужна…
– Не старайтесь казаться глупее, чем вы есть, у вас не получается. Естественно, технология процесса пропитки такова, что на носовом платке – не получится, к сожалению. Но когда из всей этой ткани будет извлечен компонент, его будет ровно столько, сколько было изначально, – лабораторное количество. Необходимое для дальнейшего синтеза.
– Пардон.
– И вот, когда все готово, когда я уже получил определенное финансовое обеспечение от европейских коллег, вот в этот самый момент и появляется этот… идиот. Я, знаете, был дружен с его сестрой в свое время. Бываю здесь в Питере наездами, люблю этот город. Ну и встречались, общались по старой памяти. Но так – без амикошонства. И вот как-то, сам не знаю как, возникла эта идея с его поездкой в Прибалтику. Ну явно бес попутал. Ведь что соблазнительно: Пыталовская таможня – это вам не Брест. А там… Этот подлец клялся, что опыт имеет. Мне бы, дураку, по одной в неделю отправлять, коллеги бы организовали… но соблазнился. Не терпелось очень поскорее к работе приступить. И пожалуйста, получите…
– Вы меня извините, а что, нельзя, что ли, если футболок девятнадцать, ну и… компонента этого «А» немножко отлить?
– Немножко. Нет, он говорит – немножко… А сколько это – немножко?! Да на поиски пропорций вся жизнь уйдет! Может быть, у этого… случайно получилось?! Это же – тончайший синтез!
– Но ведь вы же отослали туда на анализ, помните? У них же есть препарат? Ну, пусть чуть-чуть.
– «Кока-кола» продается по всему миру. Это конечный продукт. А секрет компонентов содержится в трех разных сейфах. В том-то и дело. Препарат есть, но как получен – непонятно. Ну непонятно…– собеседник Волкова втянул голову в плечи и широко развел руки. – Для исследований необходимы два компонента «А» и «Б» по отдельности, но в строго определенной пропорции плюс анализ компонента «Б» и дальнейшее наблюдение за процессом синтеза. Все. Есть еще вопросы?
– Да нет.
– Футболка у вас? Сколько вы хотите?
– Валерий Алексеевич… – Петр положил на стол обе руки ладонями вниз. – Повторяю, ее у меня нет. Во всем, что я вам сказал, не было ни слова лжи. Но у меня есть соображения, где искать. И после разговора с вами – убежденность в том, что искать стоит. Стоит…
– Сколько стоит?
– Ну… – Петр пожал плечами. – Сколько не жалко.
– Хорошо. Давайте так. Этот подонок Невельский со мной торговался. И выторговал весьма… весьма, вы знаете, достаточную цену, хоть он и сотой доли не знал того, что теперь известно вам. Этот дурак пытался мне деньгами компенсировать утраченную им футболку. Подозревал, сукин сын, что какой-то супернаркотик переправляет. О дальнейших партиях пытался выяснить… Я его не разубеждал, разумеется. Так вот. Я, поскольку человек честный, даже счет на его имя открыл. Там. На него его деньги должны были быть переведены. Но не будут. Их я вам отдам. Наличными. Не побрезгуете? Далее. Завтра вечером вам позвонят. Вы встретитесь с этим человеком и совершите обмен. Почему-то мне кажется, что завтра футболка у вас будет.
– Полагаете?
– Оставим… Записывайте цифры: четыре, один, ноль, восемь. Записали? Ваш номер телефона. Дадите?
– Отчего же… – и Волков продиктовал номер сотового телефона. – Один вопрос. Возможно, я и найду ее, но… неизвестно ведь, где она за это время побывала, через чьи руки прошла, в каком состоянии. Ведь тончайший синтез…
– Петр Сергеевич, вы мне ее найдите только, а там я сам разберусь.
– Значит, найти и предоставить.
– И все. За все остальное никакой ответственности вы не несете. Ну? Всего наилучшего?
– Очень приятно было познакомиться.
В квартиру Адашева-Гурского Волков позвонил около полуночи условным еще со времен юности звонком.
– Никого нет дома! – послышалось из-за двери.
– Это я, Сашка, открывай.
– Нет! – голос приблизился и раздавался из-за самой двери. – Я тебе не верю. Ты убил моего друга Петра Волкова, украл его голос, а теперь хочешь меня съесть. Я тебе не открою, убийца…
– Саня, ну посмотри в глазок.
– Это унизительно… ну ладно, ну-ка отойди. А если ты убил моего друга и напялил на себя его кожу?
– Ну хочешь, я ушами пошевелю? Смотри.
– Ой, Петя! – Гурский открыл дверь и обнял Волкова. – Как же я тебя сразу не узнал? Но знаешь, в наше время необходимо постоянно быть максимально бдительным. А то, ты не поверишь, такие истории бывают, стоит открыть дверь, а тебе тут же тюк по голове, и готово дело. Я, например, так никогда не поступаю. Пошли…
Они вошли в комнату и уселись в кресла.
– Ну как? – спросил Волков.– В кондиции?
– Нет, Петя. Еще нет. Без компании тяжело. Необходимо общение, а так в сон клонит. Но кое-какие мысли уже есть. Вот, пожалуйста, – и Александр указал рукой на развернутый телевизор со снятой задней крышкой.
– Да, слушай, действительно…
– А как? Нет, ну а как? Работаем. Будь спок.
– Паркет вскрывать будешь?
– О! Это мысль. Не исключено… А впрочем, что это я все о себе да о себе. Ты-то как? Не хвораешь?
– Слушай, дай-ка я тоже выпью, день сегодня… да и на тебя смотреть больно.
– Выпей, Петя, выпей. Но не налегай на стратегический запас, мне еще с ним работать и работать.
– Может, пельменей сварить? – Петр вернулся из кухни со стаканом.
– Не кокетничай. Сырок вот – закусывай. За победу?
– За нашу победу.
– Ну так и что? – Гурский выпил, взял ломтик сыру, занюхал и положил на место. – Как там на фронтах?
– Сейчас. – Волков выпил полстакана водки, зажевал сыром, прикурил сигарету и, чуть расслабившись, попросил:
– Подожди чуть-чуть… Это же просто чума какая-то.
– И почумее видали.
– Ты когда-нибудь замечал, что у меня умные глаза?
– Буркалы и буркалы. А что – барышня оценила?
– Мужик.
– Петр… Ты меня пугаешь. Нашего же большинства и так все меньше и меньше. Ты же офицер, в конце концов. Держи себя в руках.
Где-то очень высоко в прозрачных небесах над застывшим в своей зыбкой неподвижности городом Святого Петра мелодично динькнула полночь, но таинственный звук этот совпал во времени с «диньком» открывшейся крышки волковской «Зиппы» и остался незамеченным ни городом, ни самим Волковым, прикурившим очередную сигарету, и, конечно же, его не заметил агностически настроенный к виртуальной, по его мнению, природе реальности белых ночей Адашев-Гурский.