– Все?
– Все.
– Что-то мне так кажется, Саша, что денег он тебе не заплатит.
– Думаешь?
– Ну… Такое почему-то у меня складывается впечатление.
– Хреново. Я, как назло, последний чирик сегодня слил.
– Почем?
– Нормально.
– Хо-ро-шо… – Петр встал и, пройдясь по комнате, снова сел в кресло. – И потом, говоришь, у тебя бойцы появились?
– Минут через сорок.
– Слушай, а может, он фетишист?
– И садист, плюс латентный некрофил гомосексуальной окраски.
– Точно, я тоже подумал, зачем он в столе эти фотографии держит?
– А он, Петя, на эти фотки дрочит, а без футболки Пашкиной кончить не может. Только пахнуть-то она им не будет. Пашка ее даже не надевал.
– А ты?
– Вот! Вот-вот-вот-вот-вот… Я же ее надевал. Вот! Совершенно забыл. Позвонил Берзин, давай, говорит, пересечемся. Погода хорошая, давно не видались. Я сунулся в шкаф, а ничего чистого нет. Вот тогда-то я ее и надел. И пошел встречаться с Берзиным.
– И что нам это дает?
– Чудовищное похмелье.
– Я не о Берзине. Ты-то сам чего к этой футболке прицепился?
– Ну, знаешь… – Гурский осторожно потрогал скулу, – это не к тебе бандиты вламываются и шмон наводят.
– Еще чего. А кстати, с чего ты решил, что это братва?
– А кто, Петя? Какие-нибудь отморозки случайные иначе бы себя вели. И потом, они же ничего не взяли.
– Да, вели они себя… Вошли чисто, ты наверняка и разглядеть-то их не успел, не то что квакнуть. Когда прочухался, хоть одно слово слышал?
– Не слышал.
– И не должен был. Чтобы даже по голосу ты бы никогда ни одного из них не узнал. Смотри, работали быстро, но молча, и каждый знал, что ему делать, а ведь квартирку-то они перетряхнули – дай Бог… Далее, ну-ка, пошевели челюстью. Не сломана? Нет. И правильно. Не было у них задачи тебя уродовать. И личного зла тоже. Тебя просто выключить надо было, чтобы под ногами не путался. Бандиты так делают? Нет. Они и спеленали-то тебя так, чтобы ты потом сам смог распутаться. Это что?
– Трогательная забота.
– Это – профессионализм. Ничего лишнего, кроме задачи, которая поставлена. Они были на работе, а не мучить тебя пришли.
– Ага. Ничего личного. А зачем, когда уходили уже, ногой по роже?
– Во-первых, что ногой – не факт. Во-вторых, на всякий случай. Вдруг ты, связанный, мычащий, вывалишься на площадку и начнешь. башкой в соседскую дверь молотить, а они еще отъехать не успели? Не могли, выходит дело, они этого себе позволить.
– И что ты хочешь сказать? Спецура?
– Видишь ли, когда «контору» разогнали, ребята разлетелись. На кого только не работают. Но на власть тоже.
– Но что хотели-то?
– Да квартиру твою посмотреть. Ты считаешь, что они ждать будут, пока ты в загранкомандировку уедешь на длительный срок? Пришли, посмотрели – квартира пустая. Того, что им нужно, здесь нет. И ушли. Все. Поставили галочку.
– А спросить не могли?
– Выходит, нет. Очевидно, были причины.
– Петя, я же на самом деле ничего не знаю.
– Но ведь они же этого не знают.
– А я им скажу.
– Кому? – Волков склонился над журнальным столиком и заглянул Гурскому в глаза. – Саша, ну почему ты постоянно вляпываешься в какое-нибудь дерьмо?
– А это потому, что, когда Хам торжествует, – взгляд Адашева-Гурского на какой-то момент стал совершенно трезвым и очень, жестким, – дерьмо на каждом шагу.
– Ладно, – Петр хлопнул себя по коленям, встал и достал сотовый телефон, – давай собери что-нибудь из вещей, я пока звонок сделаю, и поехали ко мне. А то и правда, прибьют тебя в чужой игре.
– А это вряд ли. Я неприбиваемый. – Александр встал и, отхлебнув из горлышка, направился с бутылкой из комнаты. – У нашего рода бронь.
– Кем выписана?
– А Господом нашим, – обернулся Гурский. – Спасителем.
– Слушай, я вот тебя чуть не с детства знаю и до сих пор понять не могу – в тебе на самом деле гены бродят или ты вы…ешься?
– Против породы не попрешь. А ты чего из себя корчишь? Вон же телефон стоит.
– Этому человеку, – сказал Петр, – надо звонить по этому телефону. И вообще, давай, давай… И футболочку не забудь!
– Вот как ты был, – высунул голову из ванной Гурский, – Петр Волков, сыскарь и ментяра, таким и остался. И шуточки твои – дурацкие. И правильно тебя из оперов вышибли. Вот так.
– Во-первых, из ментуры я сам ушел, – прокричал из комнаты Волков, – а во– вторых, мой задницу быстрей и отваливаем, крепостник хренов.
Час спустя Адашев-Гурский, кое-как рассовав вещи по полкам, шкафам и ящикам и наведя в квартире относительный порядок, натянул джинсы, футболку цвета хаки и кроссовки, надел кожаную куртку, большие американские армейские солнцезащитные очки и, повесив на плечо дорожную сумку, взял под козырек:
– Я готов!
– К пустой голове руку не прикладывают.
– В разных армиях мира – по-разному. А если ты в ином, фигуральном, так сказать, смысле, то я тебе докажу, – продолжал Гурский, ковыляя вслед за Волковым вниз по лестнице. – Слушай, били меня по голове, а чего ноги-то так болят, а?
– От пьянки.
– Чушь! Скорее всего, на днях я занимался спортом. Но когда? И где? И приличной ли была компания? Петя, не спеши, умоляю, это же пятый этаж, старый фонд, лифт крякнул, у нас долгий путь, необходимо рассчитать силы. И вот что важно – каким конкретно видом спорта я занимался? Ведь, ты мне не поверишь, но далеко не всеми я владею в совершенстве. Так ведь и со стыда можно сгореть.
– Ты же многоборец.
– Это все в юности. Там, где амбиции, поллюции и отсутствие похмелья. И потом я, например, совершенно не знаком с приемами смертельной борьбы борицу, которыми владел профессор Мориарти, а мы ведь вступаем в схватку с преступным миром. Как быть?
– Я дам вам парабеллум.
– Мы с Джеймсом Бондом предпочитаем «Вальтер ППК» и чтобы непременно в кобуре от Бернса-Мартина. Далее, ты спросишь, мол, почему я напялил эту куртку в такую жару? А я тебе отвечу, что, выходя из дома в компании друзей, никогда не знаешь, в какое время года вернешься. Помню, встречаю как-то Курехина в «Сайгоне», май месяц, жара не по сезону, а он стоит – демисезонное пальто через руку и шапка под мышкой – и говорит: «Когда я выходил из дома, на улице было минус два». А? Отсутствие дара предвидения.
– А ты бы на его месте в шортах вышел?
– Ой! Слушай, как ноги-то болят… что же я все-таки делал? Знаешь, я как– то поймал себя на том, что изрядную часть собственной биографии знаю со слов друзей. Странное ощущение, друзья-то и соврут – недорого возьмут, а ты потом и живи как хочешь…
– Так, может, ты по пьянке куда-нибудь вляпался?
– Исключено. Я всегда себя контролирую. И никогда не пьянею. Ты же знаешь.
– Куда футболку девал?
– Какую? Шутка. Надо бы позвонить Берзину и спросить, как я тогда домой-то попал. Потому что на следующий день я поехал в Колпино, а потом было уже сегодня и пока есть. Эта лестница когда-нибудь кончится? Наконец-то.
Солнце слепило глаза даже через очки. От асфальта шел запах гудрона. В затененной глубине василеостровского дворика на скамеечке у чахлого газона сидел парень в полосатой рубашке и читал газету. В воздухе летал тополиный пух.
– Хочешь, угадаю, на какой машине ты приехал? На этой, – и Александр указал рукой на большой черный джип, стоящий у парадной. – А ведь я не знал. Я догадался.
– Ныряй быстрей, на твою рожу пялятся.
– А тебе стыдно со мной рядом стоять? Я тебя компрометирую, да?
– Да залезай ты.
– А знаешь, как я догадался? – продолжал он, когда джип, вырулив из подворотни и мягко перевалившись через бордюрный камень, вывернул на Малый проспект. – Потому что других-то машин во дворе не было. Понял? Вот тебе: редкостный дар предвидения – раз, – начал оттопыривать на американский манер пальцы от сжатого кулака, начиная с большого, – дедукция – два, феноменальная память – три, железная логика – четыре и могучий, нечеловеческий интеллект – пять. Вот! Понял? Просто пальцев на руках не хватает. А ты говоришь, пустая… – он опустил голову на грудь и, глубоко вздохнув, заснул.