– Что?
– Схаваем. – И потомственный дворянин, один из предков которого во времена правления Иоанна Грозного ведал его личным архивом, руководил составлением Государева Родословца и Разрядной книги, а затем был воеводой в Ливонии, Александр Васильевич Адашев-Гурский по-блатному раскинул пальцы веером.
– Ну… – Волков подинькал крышкой зажигалки. – Есть, в общем-то, логика в логовницах. А как конкретно?
– Да вот же, Петя, – Александр указал рукой на телевизор. – Уверен я, что от этой порнухи Невельским воняет. Это же ниточка. Потянем за нее, потянем и посмотрим. Да мы его просто посадим. Да еще по такой статье… Ты пару эпизодов смог бы обратно перекатать на такую, знаешь, маленькую, которая в камеру вставляется?
– Почему нет…
– А камеру достать такую?.. я в этом ничего не понимаю, ну, чтобы вот тут открывалось – и как будто телевизор маленький?
– Сони. Гандикап.
– Вот. Придется нам этого мальчишку с тобой колоть.
– А чего это ему перед тобой колоться?
– Не передо мной, а перед тобой. Я детям врать не могу.
– Почему?
– Стыдно. Переживаю потом. Да и у меня все равно не получится. А ты – профессионал. Он на кассете что делает?
– Ну… Бабу уестествляет.
– А вот мне почему-то кажется, что он ее насилует. С особым цинизмом-
– Ну знаешь, так он и купился. Они сейчас уже лет в двенадцать такие ушлые. Тем более которые улицы хлебнули.
– Посмотрим.
– Ладно, – Петр встал с кресла, – давай я тебе белье дам. Завтра поезжу, послушаю, что в городе говорят. И про «контрабас», и про детскую порнуху.
– А который час?
– Да два часа ночи.
– Господи… А ты заметил, что в белые ночи время исчезает? Не ощущение времени, а само время?
– Так оно же все равно в каждой ситуации свое собственное.
– Так-то так, но обычно все ситуации между собой соотносятся, а в эту пору – они как-то по отдельности. У всех событий какая-то своя собственная логика. Как у пьяного.
– Пьяный лишен логики. Она ему чужда.
– Не скажи, не скажи,– Гурский стелил себе на диване. – А где ты сейчас трудишься? Тачка бандитская, трубка, «Абсолют»…
– Да есть тут… охрана, сопровождение и прочая, прочая.
– А ты – кем?
– Ну… есть надо мной, есть подо мной.
– А где больше?
– Подо мной. Но все это суета и томление духа.
– И много платят?
– Да это все казенное. Тачка, трубка. А так – жалованье. Хватает, если водки много не жрать.
– И кто платит? В ака-анцовке?
– Да… Я же тебе говорю, раньше все просто было: здесь – криминал, ворье, убивцы, здесь – я, а тут – рабоче-крестьянская власть. А теперь… Они, по– моему, и сами перестали понимать, настолько все перемешалось и срослось, агентура там и все прочее. Главное, что все делают одно большое и очень важное дело – бабки. В ака-анцовке.
– И тебе перепадает.
– Пока не выперли. В глаза закапывал? Еще разок на ночь, и еще один день – утром и вечером. Очень хорошее средство. И рожу мажь, мажь. Завтра еще дома посидишь, а там, глядишь, и выйти с тобой можно будет.
– Если б еще знать, когда утро, когда вечер. А вот воскресенье когда?
– Послезавтра.
– Вот послезавтра мы в Колпино и махнем. Они, Кирилыч этот с женой, по воскресеньям на Поклонную гору ездят с самого утра.
– Куда-а?..
– А в церковь, баптистскую.
– Вот… – Волков потряс пальцем. – Вот она откуда, зараза-то…
– Да брось ты. Там люди разные. Господь рассудит.
– Все равно.
– Спокойной ночи.
– Спи. – Петр взял со столика пульт, повернулся к тихонько работавшему все это время телевизору и, на секунду заинтересовавшись, сделал чуть громче. «И последнее, – сказала ему с экрана ведущая криминальных новостей. – Сегодня в одной из глухих деревушек Рязанской области из личного пистолета Дантеса был застрелен неизвестно как там оказавшийся вор в законе Батсвани, по кличке Пушкин…»
– Господи… – Волков ошарашено впитал в себя текст, выключил телевизор и, отмахнувшись от него двумя руками, пробормотал, выходя из комнаты:
– На ночь-то глядя…
– Ранним воскресным утром, день спустя, джип Волкова, взметая вихри тополиного пуха, катил по полупустым улицам, направляясь к выезду из города.
– Петя, давай, пожалуйста, еще разок ситуацию прокачаем, может, я вчера что не так понял.
– Так а что понимать-то? Порнухи этой с малолетками и даже совсем с детьми в городе – море. Есть импортная, но в основном наша. На любой вкус. И такая, и сякая, и с мальчиками для педрил включительно. Есть совсем дешевая, в полевых условиях да на хазовках каких-то. А есть дорогая, вроде твоей…
– …я бы попросил…
– …а что? Короче, такие, как у нас с тобой, часто используют как рекламный ролик, что ли. Мол, если нравится, то будьте любезны… Имеем предоставить исходный матерьял. И бабки за это клиенты отстегивают немалые. В общей массе – фирма, да новые русские всякие. Ну и богема изредка, она же у нас продвинутая в этом смысле… Да и богатеть стала.
– Богатая богема, Петр, это нонсенс. Как врачи-убийцы и санитары-оборотни.
– А у нас все – нонсенс. И мы с тобой во всем этом – самый большой нонсенс.
– Мы – соль земли. Мы – ее горькие слезы.
– Ладно, запахни свои бледные ноги… Короче, если нам парня не расколоть, никаких концов у нас на Леву твоего нету. Тогда тебе только в Баден-Баден. Здесь он тебя достанет.
– А если его грохнуть?
– Ты, что ли, грохнешь?
– Ты.
– Ну, спасибо…
– Шутка.
– А со спонсорами его и вовсе чисто. Это даже не фирма, а… в общем, они – подразделение концерна определенного. Там и банковские дела, и нефть, и технологии. Вот так. И под крышей они у ФСБ. То есть понятно, что они и втемную крутят, но их не достать. Уж извиняй. И потом, сомневаюсь я, что они с Левой «контрабас» какой-нибудь затевать станут. Не тот уровень. Они ему совершенно бескорыстно бабки на счет безналом переводят из сердобольных, так сказать, соображений и искренне горды собой. Это сейчас становится у богатых престижно. И слава Богу.
Гурский нажал кнопку на ручке дверцы, и стекло мягко скользнуло вниз.
– Слушай, – задумчиво сказал он, – технологии… А? Ну не на совете же директоров такие решения – о контрабанде очень умной – принимаются. Смотри… Кто-нибудь один, для себя лично, замутил с Невельским какую-нибудь поганку. Ну не случайно же он с этими куртками ночевал в запертом кабинете, на самом-то деле! Помнишь, я рассказывал? Ведь если, как ты говоришь, это что-то очень хитрое, то много возить и не надо, в одну-единственную куртку зашил и поехал, а Леве и говорить не нужно – в какую именно. На всякий случай. Получатель сам знает. И часто возить не надо. Так, время от времени.
А потом – или этот, который умник, перед своими же прокололся, и они ему кислород перекрыли, а заодно и слушок про Левин канал пустили, чтобы и ему впредь неповадно было, или Кирилыч от себя, по жадности своей, что-нибудь повез, а тот узнал, и обидно ему стало. И это он его вломил. Своей собственной «крыше». В неформальной беседе, за определенную мзду. Может, Лева-то ему больше и не нужен. Возьмут его на чужом товаре и уберут с горизонта, и гора с плеч. Не станет же он на самом-то деле сам на себя еще и предыдущие эпизоды навешивать, он же не идиот. А этот и концы обрубит, и чистеньким изо всей истории выскочит. Ты же говоришь – он умный?
– Ну вот теперь понятно, кто и зачем к тебе первыми вломились.
– На границе-то его таможне взять не удалось…
– …и теперь они его обложили и разрабатывают по всем правилам, только он после засады на таможне – пуганый. И затихнет с поездками. И выходит, что не достать им его. Нет у них методов против Кости Сапрыкина. А вот тебя он достать очень даже может. Не век же тебе прятаться.