–
Ужин проглотили моментально. Так велико было нервное возбуждение после Машиных открытий. Потом снова поднялись наверх. На небе светила почти полная луна, основная масса пассажиров ушла спать, на палубе было тихо и почти безлюдно. Маша села в шезлонг и укрылась пледом. Я сел рядом и первым нарушил молчание.
– Ты как?
– Плохо. Я сейчас приняла еще один стимулятор. Раньше я думала, что самое тяжелое, что мне пришлось пережить, это болезнь и смерть родителей. Знаешь почему я стала физиком?
– Нет, ни ты, ни Стас никогда об этом не рассказывали.
– Когда у мамы нашли рак горла, сразу четвертую стадию, и врачи сказали, что надежды нет, мне было семнадцать. Я так переживала из–за ее болезни, что у меня началось нервное расстройство. Тогда я впервые обратилась к Богу за помощью. Я так просила Его вылечить маму! Когда она умерла, у меня внутри что–то оборвалось. Я столько прочла медицинской литературы за время ее болезни, что решила пойти в медицинский. Мне хотелось найти лекарство от рака. Я думала, что смогу. Я – одна! В универе был один старенький профессор, он преподавал фармакологию и в середине семестра позвал нескольких студентов, среди которых была и я, на практику в больнице. Мне нужно было просто давать больным положенные им лекарства. Онкобольным, понимаешь?! Я видела молодую девушку, она пришла за морфием для своего полуторагодовалого ребенка. У него была нейробластома9. Он не мог спать, а ему врач прописал только легкое обезболивающее. Когда Стас позвал меня съездить отдохнуть, я провела ночь в этой семье. Попросилась помочь – поухаживать за малышом. Я опоздала на поезд, но никогда не говорила – почему. В эту ночь малышу стало лучше и он смог спать без наркотиков. Я просто сидела рядом и смотрела, как сопит этот мальчик. Я потом еще часто к ним приходила. Он поправился. Химия и операция потом его вылечили. Профессор узнал о том, что я вызвалась сиделкой для Пети, и вызвал меня на беседу. Мы долго говорили, и он открыл мне прописную истину медицины – нет панацеи. Как он сказал, уже есть лекарство от большинства видов рака, оно тестировалось тогда. Простое и доступное. Это не выгодно фармацевтическим монстрам. Поэтому пройдет рак – будет другая болезнь, от которой долго не будет лекарств. Он спросил, почему я пошла в медицину. Я рассказала про маму, про свое желание спасти мир в одиночку наперекор всем. Он рассмеялся и сказал тогда странную вещь: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих планах». Павел Дмитриевич уговорил меня забрать документы и пойти туда, куда я сама хочу. Иначе, как он сказал, я сгорю. «Занимайся тем, что приносит тебе радость и никого не слушай. Только тогда ты сможешь принести людям пользу. Радость, а не муку», – вот его слова. И я пошла на физмат. За два года окончила. Потом в двадцать один год – кандидатская, в двадцать три – доктор, в двадцать шесть – эта премия. Когда я ее получила, я хотела встретиться с Павлом Дмитриевичем, позвонила ему домой, трубку взял сын. Его отец умер от пневмонии год тому назад. Потом у папы тоже диагностировали рак. Рак легких, а он даже не курил никогда. Его вылечили. Стас оптимист. Не знаю, как он пережил все это. Он никогда не говорил мне. А похудел тогда, килограмм на пять. Сегодня утром я разговаривала с Костей. А сейчас его нет. Бедная Ира! Она ведь не хотела его отпускать. Если бы он не поехал, то был бы жив. Смерть буквально шла за ним по пятам. Ты дважды спас его, почему не спас в третий раз?
Я слушал этот монолог с тяжелым сердцем. Потом встал и подошел к перилам. Внизу плескались волны. Белым отсвечивали барашки, когда на гребни волн падал свет из иллюминаторов.
– Когда я увидел этот сон, за неделю до отпуска, я решил, что это просто ночной кошмар. В ту ночь я просыпался дважды. Первый раз – на моменте, когда мы выбирались из гостиницы в Банско. Поэтому я отчасти помнил, что произошло до того. Потом я снова уснул, но что видел, как ни стараюсь – не могу вспомнить. Слишком тяжело. Я сейчас думаю – у меня нет семьи, никто не будет плакать обо мне. Почему не я? Почему Костя? Его время пришло. Никто не умирает просто так, только тогда, когда будет в наилучшем состоянии для этого. Я не знаю, почему не я. Я бы отдал свою жизнь за Костю.
– Не кори себя, – Маша подошла ко мне и встала рядом, – ты и так давно живешь с этим чувством вины. Это очень часто звучит в твоих словах.
– Я знаю, это слишком глубоко сидит во мне. Ты не знаешь, что за груз на мне висит.
– Какой бы не висел, ты не имеешь права позволять этому грузу управлять твоей жизнью!
– Легко сказать! Я не знаю, сколько душ на мне висит. Официально – сорок восемь. Неофициально – я давно со счета сбился. Думал на гражданке все будет иначе, другая работа, другая жизнь. Твоя мама умерла от болезни. А я своих сам отправил на тот свет. Мы поссорились и они поехали к друзьям. На обледенелом перекрестке у фуры отказали тормоза и она собрала их машину и еще пять других. Никто не выжил. Если бы они не уехали – все было бы хорошо. А я остался.