— Одиннадцатое июля.
— Я совсем потерял счет дням… Забыл, когда спал… Все бои перемешались… Перед глазами снуют «мессеры» и «фокки». Стреляют… Слишком много вылетов… Моторы на «яках» отказывают из-за перегрева…. А нам нельзя сдавать… Знаете, это смешно, но я только сейчас вспомнил: одиннадцатого мой день рождения.
— Надо будет отметить, — сказал, повеселев, начальник штаба. — Позвоню командиру батальона, чтобы в столовой пирог испекли.
— Без пирога я обойдусь, — задумчиво сказал полковник. — Подарки — только сбитыми фрицами. — Он неторопливо прошелся по землянке. Остановился перед маленьким окном, прорезанным под самым накатом крыши. Голос его набрал прежнюю силу и властность. Он не имел права на личные переживания. Наши войска требовали прикрытия. Надо готовить летчиков к очередному вылету. Какой он будет у него сегодня? Пятый, шестой? Он уже сбился со счета. В эти минуты, пока он топчется на КП, идут тяжелые бои с прорвавшимися «тиграми». Погибают пехотинцы, бронебойщики и артиллеристы. Ради спасения сотен людей от фашистских бомбардировщиков он должен быть жестоким в требовательности к себе и своим офицерам. — Я поведу сам группу. Заместителем назначаю Лугового. Ведомым возьму лейтенанта Родина.
Солнце стояло уже высоко, когда на аэродром обрушился гул тяжелых моторов, а потом цепочкой проскользнули пятнадцать штурмовиков, чиркая темными тенями по перелескам и глубоким оврагам. Истребители взлетели на сопровождение и стремительно догнали скрывшуюся группу Ил-2.
Полковник Сидоренко не признавался даже себе, что сильно устал от постоянных боев и нечеловеческого перенапряжения. Оглянувшись назад, увидел, что лейтенант Родин отстает. Раздраженно подумал: «Когда же он наконец научится летать? А кто же его должен научить, товарищ командир полка?» — с иронией спросил он самого себя. Это он обязан передавать мастерство молодым, умело обучать их.
Прогретый чернозем жадно дышал. Горячий воздух густыми струями плыл вверх, прихватывая с земли терпкий запах трав, гречихи, дым пожаров и пыли. Тысячи звуков рождались на земле. В постоянные и извечные — шорох колосьев пшеницы, пение птиц — властно врывались новые — скрежет танковых гусениц, надрывный вой автомашин, артиллерийская канонада. Эти новые звуки заглушали все остальные.
Сидоренко хорошо знал Центральную черноземную область. Курсантом Борисоглебского летного училища облетал земли между Воронежем, Курском и Белгородом. Для него каждый полет сейчас был встречей с далекой молодостью. По-разному виделись ему колхозные поля: ранней весной — с шумливыми ручьями, летом — с созревающей гречихой и просом, и осенью, когда комбайны убирали золотую пшеницу…
Сейчас он возглавлял ударную группу. «Яки» двумя парами висели над штурмовиками. А выше шла шестерка истребителей Лугового. Истребители парами подымались вверх, выстраивали ступеньки крутой лестницы.
У каждого ведущего группы в воздухе был свой позывной: «Сотый» — командир штурмовиков капитал Герасимов. «Мадрид» — Сидоренко. «Сынок» — Луговой.
Штурмовики давно перестроились и шли в правом пеленге, неся под плоскостями реактивные снаряды.
— «Горбатые», держать строй, — передал короткую команду капитан Герасимов.
— Я — «Мадрид»! Я — «Мадрид»! — Сидоренко пристально оглядел строй. — Следите за «худыми»! Следите за «худыми»!
Лаконичен язык у летчиков в воздухе. «Горбатые» — штурмовики. Они получили свое название за высокие бронированные кабины. «Худые» — истребители Ме-109, «фокки» — ФВ-190.
На первом отрезке маршрута штурмовики и истребители шли среди высоких белых облаков. Но перед линией фронта воздух потерял стеклянную прозрачность. С земли стеной подымались клубами пыль и дым. И самолеты сразу нырнули в ночную черноту, где терялось представление о времени и месте.
Прорвав оборону под Прохоровкой, фашистские танки устремились в узкую горловину, и их путь чадящими кострами обозначали горевшие «тигры» и «фердинанды».
— «Горбатые», за работу! — передал по радио капитан Герасимов и бросил свой самолет в пекло боя, пробивая ватную облачность дыма и пыли. За ведущим устремились все другие самолеты, залпами пушек заглушая слитный гул моторов.
Широкое пшеничное поле было исполосовано следами гусениц танков, перерыто узкими траншеями и окопами. Всюду горбатились отвалы засохшей земли. Воронки от бомб с опаленными краями, как оспенные знаки, уродовали поля и луга.
Между первым и вторым вылетом полковника Сидоренко прошло не больше трех часов, но он не узнавал знакомые места. Фашистские танки прорвались. За первой линией обороны — вторая, а за ней — третья. Командир полка напрасно пытался сосчитать разбросанные по балкам, лесным посадкам и дорогам сожженные «тигры» и «фердинанды». Наши бойцы стояли насмерть, уничтожали стальные чудовища.