«Кто пойдет со мной получать премию, угощаю всех мороженым», — важно заявил он, смущенный всем происходящим.
Шестиклассники дружно отправились искать редакцию.
«Кто из вас Федоров?» — строго спросила серьезная девушка, опешившая от такого нашествия. Ребята вытолкнули его на середину комнаты. Сотрудница протянула ему карандаш и попросила расписаться в толстой книге. «Фамилию выводи старательно», — предупредила она.
Ребята с любопытством осматривали комнату и ждали, что будет дальше. Девушка вышла и вернулась со свертком. Несла его перед собой, чуть пригнувшись от тяжести. «Получай премию», — торжественно вручила она сверток.
Кто-то из мальчишек не утерпел и схватил его, но едва удержал, неловко согнувшись от тяжести. Сверток подхватил кто-то другой. «Таинственная» премия, с трудом пропутешествовав по комнате, оказалась у Федорова. Он с любопытством разорвал бумагу. На большой мраморной доске две зеленые чернильницы из толстого стекла. Они напоминали лягушек.
Кто-то из девчонок разочарованно протянул: «Сам писал рассказ — сам пусть и тащит эту надгробную плиту».
Чернильницы он кое-как затолкал в карман. Мраморную плиту тащил на плече и проклинал тот день, когда решил написать рассказ. Он сгорал от стыда перед ребятами. Где он теперь возьмет им денег на мороженое? Да и родителям как объяснить все это? Словом, на душе была одна тоска…
Вспомнив этот эпизод из далекого детства, Федоров улыбнулся. Давно ему хочется написать повесть о летчиках. Раскрыть по-настоящему характеры людей, с которыми пришлось летать. В авиации, что ни говори, служат необыкновенные люди. Взять хотя бы его сегодняшний полет. «Как слетал?» — спросит командир эскадрильи. «Нормально», — ответит. А сколько эти минуты потребовали напряжения ума, сил?
Облака застелили все. Они наплывали непрерывно: не успели пройти одни, как вдали виднелись уже другие, закрученные в тугие кольца, как завитки каракуля. Напрасно Федоров приглядывался к земле. Старался отыскать просвет. Под ним было туманное море. Иногда можно было рассмотреть перекатывающиеся темные валы с белыми барашками. Однажды он прошел бреющим полетом над самой водой. Леденящий холодок, казалось, проник в герметическую кабину, и ноги в меховых унтах свело от холода. Сейчас море за облаками. Над ним стена облаков. Скошенные крылья истребителя легко рассекали их, как острые сабли. Летчик обеспокоенно посмотрел на часы. Остались последние пятнадцать минут полета. Перед аэродромом он пробьет облачность и будет готовиться к посадке.
Облака начали редеть. Темнота отступила, толстые пучки света ударили сверху, высвечивая голубое небо. Неожиданный переход к резким контрастам красок привлек внимание. Федоров вспомнил картины Рериха. Они поражали фантазией и удивительными красками. Рерих любил горы и высоту. Его бы сюда, в истребитель. Он сумел бы передать все многоцветие красок и их редкое сочетание.
Федоров мог понять состояние молодых летчиков. Вырываясь из облаков, они обалдевали от счастья. После долгого туманного плена земля для них была особенно желанной и дорогой. И когда на развороте видели в море каменистый остров с маяком и женщину там, то она казалась им красавицей.
— Сороковой, удаление двадцать пять километров! — спокойно предупреждал дежурный штурман с КП.
— Вас понял.
Федоров сосредоточился, весь отдавшись полету. Внимательно всматривался в показания многочисленных приборов. Они окружали его со всех сторон, показывая скорость, высоту, нагрев выхлопных газов, запас горючего в баках. Вот-вот покажется бетонная полоса аэродрома — такая желанная после каждого полета! Слева холодное море, справа — тундра с разбросанными многочисленными блюдцами озер. Среди них яркие поляны, примечательные своим многоцветьем: желтые, красные, оранжевые.
Слепил яркий блеск воды. Озера лежали внизу, как разбрызганные капли, одно около другого, то сливаясь между собой, то раскатываясь по равнине. В те минуты, когда скользящие облака наползали на воду, она сразу темнела, поражая свинцовой тяжестью. А при солнце те же озера преображались, начинали светиться удивительной голубизной. Иногда озера и болота рассекали узкие гряды земли с торчащими прутиками елей и кедрачей, напоминая маленькие пирамидки.
Дрожал прогретый воздух. Почему он сегодня так размечтался? Не потянуло ли его снова на стихи? Какая-то удивительная душевная размягченность. Отчего бы это? Может быть, это возникло от сознания близкой встречи с Людой, детьми? Он произвел первый разворот, приготовился заходить на посадку, когда в наушниках раздался легкий щелчок. Ворвался встревоженный голос руководителя полетами: