— Надо же стрелять, обязательно стрелять, — шептал он торопливо. — Меня ищут! Конечно, ищут!
Луч света скользнул в сторону, и снова черный мрак обрушился на лежащего летчика. Он верил, что свет вернется. «Нужно достать пистолет и стрелять. Я не слабак, я не слабак!» Но руки повисли как плети, распухшие, бессильные. С побелевших пальцев сползала лоскутами кожа. Но он не чувствовал боли.
Он мог думать, вспоминать, даже разговаривать сам с собой, а руки и ноги отказали. Он привык к качке волн, и это напоминало ему полет на самолете. Но особенно мучил холод. Тысячи острых иголок пронизывали со всех сторон, глубоко вонзались в лицо, затылок, спину.
— Смотри не сдавайся! — говорил над ним майор Федоров.
«Откуда он здесь? — спросил себя Кузовлев. — Ведь замполит далеко». Но тем не менее отозвался:
— Я не сдамся! Не сдамся!
Он собрал последние силы и попробовал приподняться. Первая победа — повернулся на бок. Долго не менял положения, готовил себя для следующего движения. Оттолкнулся и упал лицом в днище. Мягкая резина сжала лицо, нос, и ему стало трудно дышать. Задыхался, но не мог приподнять голову, подвигать руками и ногами.
Прошло более получаса, прежде чем оказался на спине. Он страшно устал. Но движения согрели. «Надо чаще вертеться, — приказал он себе. — Я не сдамся. Не сдамся!» Но сил для новых движений уже не было. Дышал с трудом, по-прежнему не чувствуя ни рук, ни ног. Куда делась вся его сила?
— Юрий Гагарин выжимал на динамометре восемьдесят, — сказал однажды майор Карабанов. — Ты выжимаешь восемьдесят два. Пройдешь в космонавты!
Он и хотел стать космонавтом… А сейчас лежит, бессильный, даже повернуться на бок не может. Но сдаваться он не собирался.
— Два переворота есть! — торжественно прошептал он. Он будет считать каждое свое движение. Сейчас это было основное, на чем он сосредоточил все свое внимание.
А вокруг него на много километров были лишь темно-серые волны, бросавшие лодку в разные стороны, небо, начавшее сереть, да звезды, уже потерявшие ночной блеск…
— Три, четыре! — с усилием выдавил из себя летчик. — Четыре!
Он лежал на боку. Волна, подбросившая лодку, с силой швырнула ее вниз. Гулко ударило по воде широкое днище. Он почувствовал удар, заныла раненая голова, плечи, руки и ноги. Обрадовался: к телу возвращалась чувствительность. Он правильно делает, что двигается. Останавливаться нельзя. Ни минуты отдыха…
И вдруг яркий свет ударил пучком, высвечивая волны.
— Меня ищут, — с надеждой повторил летчик, не в силах унять охватившее его волнение. — Ищут!
Он заплакал от радости и жадно смотрел в сторону света, боясь потерять его.
— Я здесь! — изо всех сил пытался крикнуть, но не хватило голоса. Вырывались лишь свистящие хрипы. Он приподнял руку, нащупал твердую ручку пистолета. Надо было захватить ее, но пальцы не слушались. Пистолет в кармане. Нажать бы на скобу, и прогремит выстрел, но вся трудность в том, как нажать. Да что говорить о спусковом крючке — у него нет сил вытащить из кармана пистолет. Да удастся ли еще перезарядить его!
Луч прожектора попрыгал как мяч по волнам и пропал.
— Перестали искать! — Летчик упал головой на днище. Усталость навалилась на него. Хотелось лежать без движения, предоставив себя воле бьющих волн. Странное безразличие овладело им. Он закрыл глаза.
И снова он услышал знакомый голос майора Федорова:
— Эх ты, слабак! — как-то горько заключил тот. — Ты не имеешь права спать! Греби что есть силы. — Говорил ли он это сам себе или это говорил ему Федоров — он не мог понять.
— Я не слабак, — разозлился Кузовлев. — Вы еще не знаете, сколько во мне силы. Подождите немного, вы увидите, — шептал летчик запекшимися губами. Он ткнул негнущиеся пальцы в короткую ручку весла. Не хватало сил крепко сжать рукоятку. Кое-как зацепил одно весло, а потом и второе. Сделал слабое движение руками, и весла-перышки упали в воду. Волны вытолкнули их и вернули назад в непослушные руки. Он, как мог, работал веслами.
— Я не слабак! — шептал Кузовлев посиневшими губами в полном забытьи. — Я не слабак! Я не сдамся! — Ему захотелось увидеть строгого командующего. Пусть он убедится в его воле к жизни. — Я не слабак! Я выйду победителем!
Небо посерело, пропали, будто слиняли, звезды. За долгой ночью спешил рассвет нового дня. Ему показалось, что шум волн изменился. Слышались глухие удары. Напрасно он вглядывался в серые сумерки. Он ничего не видел, кроме высокого наката волн. Начал считать гребки, чтобы заставить себя сосредоточиться. Никогда цифры не приносили ему такой радости. Они стали совершенно осязаемыми: пять больше, чем два… Десять — огромная величина, сложенная из многих гребков: двух, трех, шести и еще четырех.