— Пока обойдусь, спасибо!
— Да у вас и портянка торчит из сапога. Ногу натрете, — никак не унимался старшина.
— Ты прав. — Николай присел на траву и снял сапог. Перемотал чистую портянку и принялся вбивать ногу в сапог. Как ни старался — стучал пяткой, тянул за голенище, — ничего не получалось, даже покраснел от беспомощности.
Задуйветер вздохнул и расстегнул широкий офицерский ремень.
— Давайте сапог! — Старшина утопил развернутый ремень в сапоге и молча протянул Луговому: — Хиба не знали?
Нога скользнула по ремню как по маслу и удобно устроилась в сапоге. Задуйветер хитро улыбался. Его маленькие глазки, прикрытые тяжелыми надбровными дугами, понимающе смотрели на Лугового. На большом широком лице, казалось, не хватало места для глаз — они глубоко загнаны внутрь. Этот старшина все умеет, все знает. Чего-чего, а житейской мудрости ему не занимать!
По-прежнему беззаботно играя планшетом, Николай легко бежал к опушке леса. Солнце било в желтый целлулоид планшета, и он сверкал, как винт самолета. На тропинке Николай увидел медицинскую сестру Валю. Она медленно шла ему навстречу. Ее платье под солнечными лучами казалось воздушным и вся она легкой, почти невесомой. Румяная, со светящейся шапкой золотистых волос, девушка была удивительно красивой.
Луговой оторопел от встречи.
— Здравствуй, Валя!
— Николай?! — удивилась и девушка. — Вот не ждала.
— Думала, не вернусь?
— Почему же?! Я знала, что ты не виноват.
— Далеко собралась?
— За медикаментами. Завтра дежурить на старте.
— Я провожу тебя.
— Не надо, Николай… Ты ждешь Маришку…
— Маришку?.. — Николай почти захлебнулся вопросом.
Валя ушла, а он еще долго смотрел ей вслед. «Я знала, что ты не виноват!» — почти музыкой звучали в ушах ее слова. Значит, думала о нем, вспоминала. Кто-то говорил, что она встречается с Родиным. Видимо, он опять встал на его пути. Ну и что ж! Пусть будет так. Он ведь и сам пока не знал, кто ему больше нужен — Валя или Маришка.
Завтра он засядет за письма. Больше откладывать нельзя. Напишет и инструкторам в Качинское училище, и родным. Пусть знают, как он начал служить в полку. Все равно уже попал в приказ по войскам. Командиры дивизий, корпусов, полков, эскадрилий и рот называют его фамилию перед строем, призывая усилить бдительность… Он задумался и не заметил, как из-за куста орешника выскочила смеющаяся Маришка.
— Дзень добры, пан, дзень добры… — повторяла она и кинулась к нему навстречу. Разгладила на лбу его морщинки. — Для чего пан гневался на мене? Не так длуго пан чекал? Так я ж сховалась от пана!
Подхватив летчика под руку, девушка, подпрыгивая и весело приговаривая: «Ходьмы, ходьмы, Миколай!» — потащила его за собой.
За густыми вязами показалась деревня. Знакомые беленькие хатки под соломой, как на Украине, были рассыпаны, словно брошенные горстью вишневые косточки: где упала — там и поднялась хатка. Новые крыши золотисто блестели, а старые почернели от дождей и обросли зелеными нашлепками лишайников.
Маришка резко обернулась и посмотрела горячими, угольными глазами на летчика. Снова руки обхватили его шею. Лицо ее совсем рядом — нежное, любящее, желанное…
— Мой, Миколай! — шепнула и быстро поцеловала. Громко засмеялась и оттолкнула прочь. Легко сбросила туфельки и побежала, сверкая голыми пятками. Озорная девчонка, и только.
Николай вошел в маленький дворик. Маришка постучала в дверь и нараспев позвала:
— Вуйку, Стефане! Вуйку, Стефане!
Из дому вышел, припадая на деревянную культяшку, высокий седой мужчина в фетровой шляпе.
— Дзень добрый, — поздоровался Николай.
— Дзень добры, сержанте! — Поляк внимательно посмотрел на стоящего перед ним летчика. От старого солдата ничего не укрылось: растерянность на лице парня и восторженная радость племянницы.
— Вуйку, пришли мы по мюд, — защебетала Маришка. — Нех всех нас поченстуе. Мы хусмы меду.
— Проше бардзо, проше входить, — добродушно пригласил старик и скрылся в темных сенях.
Скоро он вышел, держа в руке белую шляпку и дымарь. Торжественно вручил племяннице острый нож и белую кастрюлю.
В конце сада, недалеко от омшаника с серой камышовой крышей, стояли разноцветные ульи. Пчелы гудели, суетливо сновали по наклонным дощечкам, скрываясь в летках.
Старик маленьким топориком наколол гнилушек и уложил их в дымарь.
— Ма пан запалки?
Николай растерянно развел руками.
— Пан сержант не палит! — сказала Маришка и засмеялась.
— Мондрый хлопак! — Садовод хромая направился к хатке.