— Подтянись! — крикнул кто-то над ухом Сироткина, подхватывая его под руку. — Не отставай, милый. Надо успеть к переправе. На Волге ледоход. Ты что, ногу стер? Дойдешь?
— Дойду! — стискивая от боли зубы, едва выдавил Сироткин. Но, сделав еще несколько шагов, сел на снег и принялся растирать раненую ногу.
— Я за тобой Макарчука пришлю! — крикнул боец, бросившись догонять ушедший в темноту строй.
Сироткин нагреб рукой снег и поднес его к губам. Внутри все горело от жажды. Мимо шли бойцы, и в него летели, выбитые сапогами и валенками, мороженые комья земли. Топот сотен сапог глушился снегом, как тяжелым ватным одеялом.
Из снежной круговерти величественно выплыл высокий двугорбый верблюд. Он выступал не спеша, будто это не за ним громыхала пустая дребезжащая телега. Рядом с верблюдом, ведя его за веревку, шел старшина.
— Давно приметил, что с ногой у тебя непорядок, — задумчиво заметил старшина. — Не долежал в госпитале? Все вы вот так, торопитесь скорее из госпиталя. А что тут о вами делать? К счастью, подвода подвернулась.
Сироткин поднял голову и остолбенел:
— Верблюда запрягли?
— Зачем запрягли? — обиделся киргиз-возчик. — Мой верблюд на выручку пришел. Мало-мало. Верблюда жалко. День работай, ночь работай. Отдыхай нет. К переправе снаряды таскаем, потом с Волги раненых таскаем. Отдыхай нет.
— Тяжелые бои в Сталинграде? — спросил Сироткин, устраиваясь в телеге.
— Тяжелые… Генерал сказал: «За Волгой для нас земли нет». Мамаев курган мало-мало остался. Фашисты бомбят и бомбят… Хочу генерала Чуйка посмотреть. Вернусь в аул, буду всем рассказывать. Генерал батыр!
Ветер разогнал облака. На черном небе высыпали звезды. Они буквально росли на глазах, дрожали в вышине и горели так ярко, будто зажигали на снегу искры.
— Мороз идет, — поеживаясь, сказал Сироткин.
— Прижмет фашистов, — усмехнулся старшина. — Под Москвой морозы нам помогли гнать фашистов. Когда брали Наро-Фоминск, помню, аж за сорок градусов было. Меня тогда пуля первый раз поцеловала.
— Меня два раза ранили, — тихо прошептал возчик и протер глаза, будто спросонья. — Мой верблюд тоже имеет дырку. Ногу осколок портил.
Телегу сильно тряхнуло. Сироткин чуть не закричал от боли.
Грохот артиллерийской канонады глушил голоса людей. Неумолчно строчили пулеметы, ухали с тихим всхлипом минометы. Сироткин почти ослеп от света белых ракет и красных огней пожаров, едкий дым ел глаза. С трудом присмотрелся к окружающему.
Уткнувшись кормою в берег, стояла высокая баржа. По шатким сходням бегали темные фигуры бойцов. То и дело слышались команды, которые из-за грохота разобрать было невозможно. В черной воде взрывались мины, и фонтаны воды с ног до головы окатывали людей.
— Младший лейтенант, торопите людей! — раздраженно кричал высокий командир в расстегнутом полушубке. Он словно окунался в темноту и возникал лишь при очередной вспышке ракет.
Старшина помог Сироткину взобраться на баржу по прыгающей обледенелой сходне. В деревянный борт били толстые льдины. Острыми краями они бередили крутые скулы борта. Сотрясаясь от тяжелых ударов, баржа тихо гудела. Последним по сходне поднялся командир 45-го стрелкового полка. Он так и не застегнул свой полушубок, словно не чувствовал мороза. Широко расставив ноги, он неотрывно смотрел в черноту ночи, словно оставлял там что-то очень дорогое. Впоследствии Сироткин узнал, что командир воевал в этих местах уже дважды и дважды здесь был тяжело ранен…
Над баржей пролетел снаряд, выбивая столб воды. Осколки свалили нескольких красноармейцев. Командир спокойно поправил оторванную осколком часть полы и скомандовал:
— Санитары, помочь раненым! — И тут же крикнул: — Эй, на катере, полный вперед!
Застучал мотор. Катер дернул, и из воды, разрезая тонкие льдины, пополз стальной трос. Но баржа не сдвинулась с места, сидя широким днищем на песке…
— За мной! — Старшина скинул полушубок и прыгнул в воду.
С палубы посыпались солдаты, упираясь руками в крутые бока баржи.
— Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!
Новые взрывы артиллерийских снарядов, как пунктиром, очертили корму баржи. Фашисты с высокой стороны реки вели интенсивный огонь. И вдруг баржа, зацарапав днищем по перемытому песку, тихо двинулась вперед.
— Пошла! Пошла!
В темноту Волга казалась огромным морем. Правый берег обозначал себя сверкающими вспышками артиллерийских орудий, но по-прежнему казался бесконечно далеким. Катер, сносимый течением, не прошел и половины реки, как артиллерийский снаряд ударил в нос баржи. За борт полетели убитые и раненые. В разбитую баржу хлынула вода, заливая сидящих в трюме людей. Матросы мешками забивали дыру. Катер из последних сил тащил за собой полузатонувшую баржу, едва справляясь с течением.