Иван Сироткин не чувствовал холода. Жадно всматривался в черноту и при коротких вспышках трассирующих пуль, залпах минометов, огнях осветительных ракет старался разглядеть очертания большого города, от которого остались одни развалины. Ветер нес на баржу запах пожаров.
Раздался тяжелый удар. Баржу сначала подхватило течением и потащило вниз, а затем, словно от толчка, она становилась — будто встала на якорь.
— Катер заглох! — испуганно крикнул кто-то.
— Без паники! — строго приказал командир. — Слушай мою команду. Берись за трос!
Сироткин старался протиснуться к носу. Кровавя ладони, он намертво вцепился в разлохмаченный трос. Бойцам удалось стащить заскочивший на большую льдину катер. Натянулся буксир, и тяжелая баржа снова поползла вперед…
С берега ударило сразу несколько пулеметов, и в их разноголосицу вплелись очереди автоматов. Клубы едкого дыма низко ползли над Волгой…
— Готовиться к высадке! — скомандовал командир, не спуская глаз с берега.
Баржа с разбегу ткнулась в прибрежную мель. Красноармейцы, не дожидаясь, когда сбросят трапы и сходни, прыгали в воду, стараясь не замочить оружие.
В окопы врага полетели гранаты, хлестко застрочили автоматы.
— Ура! — гулко катилось над широкой Волгой.
Сироткин прыгнул в воду вместе со всеми. Резанула страшная боль в ноге, но он бежал, подхваченный общим порывом наступающих, стараясь не потерять из виду старшину. Потом упал на землю и что было сил стрелял из автомата, бросал гранаты…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Растревоженный нахлынувшими воспоминаниями, генерал-лейтенант Луговой снова и снова возвращался к своим исписанным страницам. Ему надо еще много рассказать о грозных днях войны и своих боевых товарищах. Вернуть истории их добрые имена, прославить совершенные подвиги и доблесть бойцов, стоявших насмерть при защите Родины.
По-особому вошел в жизнь генерал-лейтенанта Лугового Сталинградский фронт. С волнением он переписал в свою тетрадь обращение к фронтовикам из армейской газеты. Оно соответствовало его тогдашнему настроению, да и не только его, а всех без исключения красноармейцев и командиров. Они дрались за каждую улицу разрушенного города в районе Тракторного завода, Мамаева кургана и на подступах к Волге.
«Во имя боевой славы наших отцов, во имя того, что достигнуто нами за четверть века Советской власти, мы сражаемся теперь под Сталинградом. Клянемся — до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге».
Смертельно уставший от постоянных боев пограничник Иван Сироткин, пришедший от западной границы к берегу Волги, и летчик Николай Луговой, в воздухе сражавшийся с фашистами, не знали тогда, что судьба снова свела их. Они оба оказались на Сталинградском фронте. Но встретиться они могли только чудом…
2-й истребительный полк перелетел на степной аэродром под Калачом. Сержант Луговой уныло смотрел на незнакомое снежное поле, цепочку убегающих в овраг кустов, где пряталась маленькая деревенька с сожженными домами и торчащими трубами. При подлете он заметил на косогоре ветряк с отбитыми деревянными крыльями, замерзший пруд и яблоневый сад. Тяжелый вздох вырвался непроизвольно. Вспомнил прощание с Маришкой. Он целовал ее заплаканное лицо, руки. Он понимал, что сейчас не время было думать о любви. Но стоило ему на секунду закрыть глаза — и она бежала ему навстречу, залитая солнцем, смеющаяся…
— Коханый, коханый, — шептала Маришка, приподнимаясь на носках, — маленькая, верткая, грациозная. — Папенька зврутили до Львова до мешкания, а я застала с вами… с тобой. — Она крепко прижималась к любимому.
— Люблю, люблю! — шептал он, бледнея от слабости, — Люблю!
— Вем, коханый, вем! — Она не давала ему говорить и поцелуями закрывала рот.
А то вспоминал, как рано утром появлялась она на аэродроме на скрипучей телеге, заставленной кастрюлями и термосами. Маришка гордо стояла во весь рост, погоняла каурую лошадку и звонко пела:
Ее белая накрахмаленная наколка мелькала между стоянками самолетов, она весело стучала по кастрюлям поварешкой. Что-то напевая, она как бы случайно, но всегда оказывалась около Николая, украдкой гладила его вьющиеся волосы, прижималась плечом.