После короткой пробежки Як-3 взлетел. С запозданием за его хвостом взорвались две осколочные бомбы.
Посмотрев наверх, Луговой увидел пикирующий на него Ме-109. Огненная трасса свинца прошла рядом с кабиной. Он потянул ручку, и Як-3 набрал высоту. Глаза слепило солнце. «Много «худых», — отрешенно подумал он. — Я для них легкая добыча, как мышь для кошки. Но я должен помешать штурмовке аэродрома. А собьют — так тому и быть. Но легко я не сдамся. Я не мышка, я не мышка!» — упрямо повторял он.
Фашистские истребители бросились на одиночный самолет с разных сторон, мешая друг другу. Луговой окинул небо. Он стал удобной мишенью для «мессеров». От невольного страха вспотела ладонь, державшая рубчатую ручку штурвала. Но мысль, что за ним наблюдают Сидоренко и Богомолов, придала силы. Неужели он позволит себя сбить у них на глазах? Почему-то вспомнил свой учебный бой с командиром эскадрильи во Львове. Как он ловко тогда делал клевки и как молниеносно гасил скорость!
И сейчас Луговой ни на секунду не выпускал из виду врагов. Их было много. Но он и не думал обороняться, а смело повел бой. Когда впивался в гашетку пулеметов, истребитель ровно вздрагивал, и летчику казалось, что азарт боя передавался и машине. С каждой минутой он все чаще атаковал и стрелял. Еще раз перевернулся и заметил под собой Як-3. Над ним висели два Ме-109, поочередно атаковали, прижимая к земле.
— Держись, друг! — громко закричал Луговой, как будто товарищ мог его услышать.
Мгновенно оценив обстановку, бросил машину вниз, ловя в перекрестие прицела «мессершмитт».
Фашистский летчик попробовал увернуться, но было поздно. Удар свинца догнал на вираже, вспарывая алюминиевую обшивку. Ме-109 вздрогнул и косо скользнул к земле. Луговой заметил на длинном фюзеляже фашистского истребителя изображение бубнового туза.
Воздушный бой длился уже пять минут, слишком долгих и трагических. Но за все это время он ни разу не вспомнил, что вылетел без парашюта. Если его подожгут — уже не выпрыгнуть. Но о себе некогда было думать, мокрая гимнастерка прилипла к спине, пот заливал глаза, но, несмотря на это, Луговой упорно сражался. Он не мог отступить — ему нужно было помочь сражающемуся Сталинграду, помочь его защитникам у берегов Волги. Иногда он взглядывал вниз. По степным дорогам двигались машины и танки. Поля пересекали глубокие противотанковые рвы и окопы. Земля на отвалах высохла и растрескалась, образовав впадины. «Наверное, так бывает после землетрясения», — подумал Николай. За аэродромом чадил сбитый им фашистский самолет. Вот взгляд его поймал Як-3. Он был впереди.
— Держись, друг! Я помогу! — И, не задумываясь, бросился в самую гущу боя: товарища надо выручать…
Ночь выдалась на редкость беспокойная. Грохот канонады к полуночи еще больше усилился, казалось, что линия фронта шагнула сразу же на сотни километров и легла рядом с аэродромом. Горизонт постоянно подсвечивался яркими заревами пожаров. Горбатые холмики земли указывали на вырытые щели и окопы. Летчики и механики спали около самолетов. Рядом лежали винтовки, гранаты.
Запоздалый рассвет не принес успокоения. Туман низко полз по полю, цепляясь за ветви яблонь, когда летчики собрались на КП. Начальник штаба докладывал обстановку. За последние месяцы майор неузнаваемо изменился. Толстые щеки опали, пропал круглый живот.
В сырой землянке пахло землей. Между досок сыпался песок. Стоило кому-нибудь из входящих громко стукнуть дверью или прижаться плечом к столбу, как с потолка низвергался настоящий водопад. Карты отсырели и рвались под руками.
Луговой застыл с ученической линейкой, не веря словам майора. Неужели фашистские танки прорвались так далеко? Он с надеждой посмотрел на командира полка, ожидая, что тот резко скажет: «Хватит вам молоть чепуху!» Но подполковник Сидоренко сидел насупившись, изредка потирая рукой колючую бороду… Названия деревень, сел проносились мимо сознания, но карта словно обжигала. В каждом сантиметре десять километров. Линейка, как острый нож, отсекала реки, колхозные поля, луга и леса…
Начальник штаба перевернул карту, продолжая называть все новые и новые деревни.
«Сбивать, сбивать!» — лихорадочно шептал Луговой побелевшими губами, судорожно нажимая на красный карандаш и с трудом подавляя вырывавшийся вздох.
В узкое окно землянки ворвался луч солнца и высветил волосы Сидоренко: серебром отливали виски и зачесанные назад густые пряди. «Когда он успел так сильно поседеть?» — подумал Николай.
— Товарищи летчики! — сказал командир полка и встал — высокий, широкоплечий. — Слышали доклад начальника штаба? Обстановка сложная. Самолетов в полку меньше, чем пальцев на руке, а надо летать. Нашей помощи ждут наземные войска! Нужно во что бы то ни стало добиваться победы, уничтожать врага. За «мессерами» не гоняться. Запрещаю. Уничтожать бомбардировщиков! — Сидоренко оторвался от дощатого стола и зашагал по землянке. — Сегодня вылетаем двумя группами. Лейтенант Луговой поведет звено, а мы с Богомоловым прикрываем. Удаление по высоте шестьдесят метров.