Фашистский истребитель решил добить ускользнувший Як-3, заходя ему в хвост.
— Оглянись! — что было сил закричал Луговой, забыв, что летчик не мог его услышать.
Направил свой самолет навстречу врагу, прямо в лоб, открыв огонь. Сильные удары затрясли машину. Он еще сильнее прижал гашетку к ручке, как будто хотел вдавить ее в глубокое гнездо. Ме-109 не выдержал атаки и отвалил в сторону.
Бой не затихал. Как стрелы молний, мелькнули промчавшиеся «яки», ударили по «мессеру» и тут же взмыли вверх. Луговой подстроился к одному из них. В правой плоскости зияла рваная дырка, торчали обнаженные нервюры и хлопали куски фанеры. На стабилизаторе красовалась цифра «5».
— Ах ты, черт везучий! — узнал Николай самолет товарища. Выйдя вперед, покачал крыльями.
Но тот не заметил ведущего и снова бросился вдогонку за Ме-109, стреляя длинными очередями из пулеметов. Фашист вздернул свой самолет вверх, чтобы выпрыгнуть с парашютом, но наш летчик прошил свинцом его кабину. Брызнули осколки плексигласа, разлетаясь в разные стороны. Сбитый «мессершмитт» пронесся горящим факелом вниз, А за ним стремительно выскочил юркий Як-3.
Прошло сорок минут. Сорок минут непрерывного боя! Луговой с трудом сдержал себя, чтобы не спикировать к земле и не промчаться на бреющем полете, огибая телеграфные столбы и стога сена. Показался квадрат леса. За ним открылся аэродром. Внизу мелькнул темный Як-3 с выпущенным шасси. Рядом с ним бежала по земле тень. На буграх она сокращалась, а по глубоким оврагам и лощинам растягивалась, как резина. Истребитель выполнил положенную коробочку перед заходом на посадку.
«Командир садится», — с радостью подумал Луговой. На сердце стало спокойнее. Он чуть было не пропустил «мессеров». Пара Ме-109 отвесно пикировала на аэродром, стараясь догнать самолет командира полка. Каждую секунду должны были раздаться звонкие удары скорострельных пушек.
Луговой бросил Як-3 наперерез врагам. В перекрестие прицела поймал вырвавшийся вперед фашистский истребитель. Лучшего момента для открытия огня не выбрать. С силой придавил пальцем гашетку, готовый услышать, как в бешеной ярости застучат пушки и пулеметы, сотрясая самолет. Но безотказное оружие молчало.
— Выручай, милый! — крикнул Луговой и до отказа послал вперед ручку газа.
Ме-109 выскочил из прицела, стремительно вырастая перед летчиком. За блестящим стеклом колпака чернела голова фашистского летчика в шлеме. На раздумье Луговому оставалось всего несколько коротких секунд, пока Як-3 на предельной скорости мчался на врага. Он еще мог отвернуть и выйти из атаки, но так поступают только трусы, а трусом он никогда не был. Он смело и дерзко сближался о врагом, готовый пожертвовать собой ради спасения своего командира.
Вражеская машина выросла перед ним, ошеломляя размерами. Луговой рубанул винтом по плоскости «мессершмитта». Страшный удар бросил его на приборную доску, и тут же горячие языки огня метнулись в кабину, опалив лицо нестерпимым жаром.
Повернув голову, он ощутил разламывающую боль. Левой рукой закрыл от огня глаза. Потрогал короткий штурвал, но он торчал, как вбитый лом. Як-3 клюнул носом и тяжело посыпался вниз. Луговой инстинктивно нашел привязные ремни, отщелкнул замок. Перегнулся — и поток воздуха вырвал его из кабины. С хлопком открылся белый купол. Летчика дернуло, и он почувствовал, что теряет сознание. На какой-то миг перед глазами возникла заплаканная Маришка. Нервно комкая фартук, она, всхлипывая, спрашивала:
— Ты летишь, коханый?
«Увижу ли я ее снова?» — это было последнее, о чем подумалось. Качаясь на крепких шелковых стропах парашюта, Он стремительно летел к земле…
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
На вечерах в Доме офицеров тон задавали летчики из третьей эскадрильи майора Карабанова. Они появлялись в зале все вместе, благоухая свежестью, в старательно отутюженных кителях и брюках. Девушки оживлялись, а музыканты самодеятельного оркестра начинали играть слаженнее и с особым старанием.
Лейтенант Кузовлев шел с друзьями на танцы. Он сдался на уговоры товарищей: захотелось увидеть знакомых учительниц. Надя нравилась ему. Она была похожа на Наташу, о которой он думал постоянно. Глубокие серые глаза Наташи, круглое лицо с милыми ямочками, даже едва заметные веснушки — все это было для него бесконечно родным. Ему казалось, что он знает свою Наташу всю жизнь. «Наташа — это судьба», — часто думал Владимир. Он твердо верил, что они обязательно встретятся…