— Иван, автомат бери с собой, — посоветовал Жернаков и с уважением посмотрел солдату в глаза.
— Прихвачу. Ну, бывайте, ребята! — Сироткин отвернул ушанку и, пригнувшись, нырнул в лаз.
В боевом охранении лежал боец в нахлобученной на самые глаза шапке-ушанке. Чтобы согреться, он время от времени переворачивался с боку на бок и двигал ногами, как будто крутил педали велосипеда.
— Иван, то ты? — спросил он на всякий случай, хотя сразу признал Сироткина.
— Угадал! — Сироткин скользнул в узкую щель окопа, стараясь не задеть прикладом винтовки мерзлую землю.
— Связной пришел? — спросил боец.
— Нет, пополнение — четверо погибли на дороге. Фрицы накрыли минами. Один дошел…
— Фашисты здесь садили из минометов, — согласился боец, осторожно похлопывая смерзшимися байковыми рукавицами. — А я не понял, по кому они так старались… Жалко ребят… А мороз знатный жмет!
Черное дымное небо прорезали две осветительные ракеты. Белый, зыбкий свет выхватил высокую кучу битого кирпича, темные глазницы обвалившегося трехэтажного дома, вспыхнувшие звездочками куски битого стекла, сорванные картины, листы кровельного железа и скрюченные огнем тавровые балки.
— Первый раз сегодня светят! — Боец проводил глазами ракеты. Похлопал руками, а потом старательно принялся оттирать примороженные щеки.
За несколько коротких секунд света Сироткин успел многое заметить не только за окопом, но и по сторонам заваленной улицы. Ракеты сгорели. В снегу чадили пыжи, протаивая смерзшуюся землю. Темнота снова сомкнулась. Сироткин пополз вперед. Он запомнил, где стоял сгоревший фашистский танк, и решил залечь недалеко от него в воронке. Торопливо загребал руками, передвигаясь рывками, как ящерица.
Начал бить фашистский пулемет. Сироткин теснее прижался к земле, ощущая остроту каждой смерзшейся колдобины. Пулеметная очередь прошла по сорванному железу, и листы глухо зазвенели. «Взял правее», — подумал автоматчик, радуясь, что фашистский пулеметчик его не заметил, а бил наугад.
Сироткин немного выждал и осторожно продвинулся вперед. Свесившись вниз головой, начал старательно обследовать каждый сантиметр земли. Толстая перчатка мешала, и он сдернул ее. Чувствительные пальцы помогали выбирать направление, натыкались на вмерзшие камни, куски острого железа. «Кажется, добрался до воронки», — он скользнул вниз, шаркая полами шинели по мерзлой земле, прибитому грязному снегу, обгоревшим доскам и тряпкам.
Ветер наверху переметал сухой снег, завывая в стреляных артиллерийских гильзах. Тихо позванивали развешанные перед немецкими окопами пустые консервные банки. Выждав несколько минут, Сироткин пополз дальше. Руки захватывали битый кирпич, стекло, смерзшийся снег и лед. Он не скоро понял, что оказался в заброшенном зигзагообразном окопе на нейтральной полосе.
Ветер изменил направление и принес чужие запахи: застоявшейся вони, дыма от подгоревшего маргарина, эрзац-кофе, машинного масла… Сироткин брезгливо сморщился. Фашистские окопы в нескольких шагах. Обшаривая бруствер окопа, наткнулся на гильзу от артиллерийского снаряда. Повернул ее по ветру, и противный свист сразу прекратился.
«А мороз знатный жмет!» — вспомнил Сироткин слова часового. — Его-то скоро сменят, а мне лежать до рассвета, а потом весь долгий день до темноты». Он мучительно придумывал способ согреться. Шевелил пальцами, снимал перчатки и растирал руки о колючее сукно. Ветер крепчал. Врывался в окоп, переметая сухой снег. Сироткин нагреб тряпья и уселся. Глаза помимо воли закрывались, и он принялся раскачиваться, чтобы отогнать сон. «Надо утра дождаться! Утром мороз сдаст!» Представил: после прихода Жернакова в подвале все утихомирились и улеглись. Часового сменили, и в боевое охранение заступил другой солдат. Хорошо там у них, тепло — не то что здесь.
В небо взвилась белая ракета. Яркий дрожащий свет ослепил Сироткина. Гул выстрелов обрушился откуда-то сверху, осыпая струйки снега. Огонь после каждого разрыва высвечивал черную землю, снег, густые дымы. С разных сторон застрочили пулеметы, перекликаясь между собой, как собаки в деревне.
«Фашисты не зря всполошились!» — Сироткин сдернул с шеи автомат и взялся за винтовку. С этой секунды он не чувствовал холода, и на пронизывающем ветру ему было жарко.
За первым огневым налетом последовал второй, третий. На какое-то время стало тихо. Где-то далеко мяукнула кошка. «Живая тварь. Откуда она здесь взялась?» — удивился Сироткин, вспомнив родной деревенский дом. Затем по смерзшейся земле застучали гусеницы танка. Ветер ударил горячим перегаром солярки. К первому танку, видно, подошло еще несколько машин, и они, оглушая ревом многих моторов, двинулись вперед. Одна из стальных коробок наползала на зигзагообразный окоп, стесывая его края стальными шипами. Сироткин нырнул на дно окопа, спасаясь от бьющих комьев мерзлой земли.