Пропустив вперед танки, из окопов и укрытий выскочили фашистские солдаты, пошли в атаку. Там, куда устремились танки, раздалось несколько взрывов противотанковых гранат, прозвучал оглушительный выстрел из противотанкового ружья. «Наши жахнули!» — понял Сироткин. Ему надо теперь отсекать немецких солдат от танков. Бегущие фашисты заметили окоп и приготовились к броску. Сироткин положил винтовку рядом с собой и вскинул автомат. Изо всей силы нажал на спусковой крючок.
Выбегающие из темноты немцы спотыкались о тела убитых и попадали под губительный огонь. Бой разгорался. По частым винтовочным выстрелам и автоматным очередям легко можно было понять, что оборону держали не одни автоматчики младшего лейтенанта Петухова. Им помогали саперы, артиллеристы и бойцы морской пехоты.
Глуша разом все звуки, загремели за поворотом улицы танки. Выскочившие две машины подорвались на минах, и чадящие костры сразу подсветили край низких облаков.
Небо на рассвете начало заметно сереть, но бой еще не кончился. Наступавшая рота фашистов залегла. Изредка солдаты постреливали из автоматов и гнусаво кричали:
— Рус Иван, сдавайся!
Сироткин злился, что фрицы осквернили хорошее русское имя. Ему не составляло труда снять крикунов двумя-тремя выстрелами, но он не хотел выдавать себя, подстерегая снайпера. За полтора года войны он постиг много простых истин и набрался ума: пуще глаза надо беречь оружие и саперную лопатку; есть толк от стальной каски, противогазная сумка не лишняя вещь, в ней можно таскать запас гранат, патроны и ржаные сухари. Но самое главное, что открылось ему в последние дни боев под Сталинградом, — это то, что фашистские солдаты стали другими, помельчали. Потеряли былую спесь. Стали бояться русских солдат, обвешивали окопы консервными банками, норовили сдаться в плен. Как осколки в земле, в его памяти держались все бои от самого первого на границе до последнего. Он не мог себя упрекнуть, что хоть раз смалодушничал или струсил. Война для него стала работой, и он старался выполнять ее так же хорошо, как косил в колхозе или пахал на тракторе.
Выбитые глазницы в соседних домах зияли чернотой. Город утонул в сером предрассветном тумане. Начинался новый зимний день Сталинграда. Пока двигался, Сироткин согрелся, а сейчас замерз. Он тогда все приглядывался к улицам, стараясь запомнить их на всю жизнь. Будто чувствовал, что когда-то потом, много лет спустя, это все придется вспомнить.
В бруствер окопа ударила пуля, отсекая примерзшую землю. «Снайпер за мной охотится!» — подумал Иван, загораясь бывалым охотничьим азартом. Все, что происходило ночью: наступавшие фашисты, танки — сразу отошло на второй план. Для него существовал теперь только снайпер. Подползая к оставленной винтовке, заметил валявшуюся каску. Надел ее на ствол и приподнял. Вражеская пуля чиркнула по стали. «Ловко бьет!»
Долго лежал Сироткин, всматриваясь в серое снежное пространство, сожженные остовы машин, завалы кирпича, разбитые дома, просвечивающие глазницы выбитых окон.
Фашистский снайпер не выдавал себя. Раздался второй сильный взрыв, и в небо полыхнул черный дым, осыпая сажей грязный снег.
«Похоже, еще один танк подорвался на мине!» — Сироткин не мог скрыть радости, довольный работой саперов. В течение долгого месяца для него и всех автоматчиков взвода не выпадало легких дней. Фашисты старались прорваться к Волге и придумывали разные хитрости. Сироткин решил пугнуть фашистов — пусть думают, что в окопе он не один. Вскинул автомат и выпустил короткую очередь. Прополз несколько поворотов и снова открыл огонь. Показалось, что кто-то торопится к нему. Он оглянулся и заметил перебегающего солдата. Фашистский снайпер выстрелил, и, вскрикнув от боли, в окоп свалился боец.
— Прозевал! — громко ругал себя Сироткин, подползая к упавшему. Узнал Жернакова. — Ты зачем полез?
— Тебя хотел поддержать. Снайпера-то кокнул?
— Не вышло… Без помощника не выманить.
— Я перчатку высуну, а ты зыркай. Должен клюнуть! — хрипло говорил Жернаков.
Перчатка, насаженная на палку, взметнулась над окопом.