Раздался выстрел. Сироткин заметил блеснувшее стекло прицела. Снайпер лежал рядом с разбитой полевой кухней. Мушка легла точно в прорезь прицела, и он нажал спусковой крючок. Фашистский снайпер дернулся и застыл.
— Вот и порядок, — повеселев, сказал Сироткин. — Клюнул на твоего живца!
— Жадность всегда плохо кончается, — прошептал боец. — Рад, что тебя выручил. Помогать друг дружке завсегда надо! — Чувствовалось, что Жернаков говорит ив последних сил. В груди у него что-то булькало и сипело.
Край серого неба озарился красным заревом. Отблеск упал на снег, словно поджигая его. На разрушенный город обрушился тяжелый гул многих сотен орудий, и земля задрожала от рвущихся тяжелых снарядов и ракет. Сироткин слышал каждый взрыв, удивляясь, откуда взялось в его разбитом полку и дивизии столько силы. Не было никакого сомнения, что началось наступление, и он радостно вслушивался во все нарастающий грохот орудий.
— Жернаков, ты слышишь? — Сироткин попытался поднять товарища и вдруг почувствовал, что тот как-то подозрительно тяжелеет в его руках. — Слышишь, как гукает? Не иначе, наши начали наступать. Вот и дождались праздника… День запомни сегодняшний — девятнадцатое. — Он закричал, наклонившись над умирающим, стараясь, чтобы тот обязательно услышал его: — Девятнадцатое… ноября! Запомни!..
В конце января лютые зимние морозы ослабли и повалил густой снег. Сталинград стоял мужественно. Изуродованные танки, бронетранспортеры и трупы немецких солдат и офицеров громоздились на сожженных улицах.
Войска 62-й армии генерала Чуйкова наступали. Неизвестно, откуда взялись силы у обмороженных, измученных непрерывными боями солдат и матросов, но они отжимали фашистов от Волги, выбивали из насиженных окопов, блиндажей, разбитых домов и глубоких подвалов.
Взвод автоматчиков младшего лейтенанта Петухова вел бой на Карусельной улице за дом 28. Усатый автоматчик дядя Ваня все время рвался вперед, словно только от его усилий зависело освобождение города.
— Хлопцы, прорвемся к Мамаеву кургану, покажу вам наш Тракторный, — говорил он мечтательно, щуря глаза от яркого снега, — а удастся — свожу на завод. Может, что-то от него осталось. Цех покажу, мой токарный станок… Я на «ДИПе» работал.
— Только зря не егози, а то фашист дырку в шапке сделает, — урезонивал его старшина Макарчук.
В снежной коловерти автоматчики поднялись в атаку и с ходу взяли немецкий окоп. Впереди, перегораживая узкую улицу, стояло разрушенное здание. Взрывом бомбы обвалило угол и вырвало рамы с остатками выбитых стекол. Рядом с Сироткиным находился младший лейтенант Петухов. Голова перевязана грязным бинтом, лицо черное от копоти. Белки глаз и зубы сверкали, как у негра. Он подтянул к себе полевую сумку и достал красный карандаш. Неторопливо принялся затачивать.
Сироткин знал, что командир мечтал стать художником.
— Сироткин, тебе нравится закат? — спросил младший лейтенант почти мечтательно.
— Закат как закат, — удивился его вопросу Сироткин. — До заката ли сейчас?
— Всмотрись. Сегодня особый закат. В природе не бывает двух одинаковых закатов. Запомни это.
Сироткин критически посмотрел в совсем еще мальчишеское лицо младшего лейтенанта Петухова. Губы пухлые, на щеках нежные белые волоски. «Еще не бреется», — растроганно отметил он.
Глухой лязг металла насторожил Сироткина. Из снежной бури вырвался приземистый танк. Башенный стрелок ошалело садил из пушки и пулемета.
— Фашистские танки, товарищ лейтенант! — охнул Сироткин. — Не сдаются, гады!
— Окружены. Никуда теперь не денутся! — улыбнулся командир взвода. — Ты, Сироткин, посмотри, какой закат. Красный закат и красный снег. И на этом снегу фашистские танки. Картина! — Он внимательно посмотрел вдоль улицы и громко крикнул, прижимая ко рту руки в теплых перчатках: — Бронебойщики, патроны беречь! Пока танк подойдет, мы с тобой и закурить сумеем. Приготовить нашу сталинградскую артиллерию. Прицел, трубка прежние! — посмеиваясь, закончил он. Принялся сматывать с головы грязный бинт. Отмерив нужную длину, отрезал. Начал связывать немецкие гранаты. — Сироткин, а ты мало гранат у фрицев цапнул. Мало!
Вырвавшись из снега, головной танк ударил из длинной пушки. Снаряд разорвался перед бруствером окопа.
— Недолет! — побелевшими губами сказал Сироткин, плотнее вжимаясь в землю. Начал злиться на самого себя, что вздрагивал при каждом взрыве и никак не мог привыкнуть к каждоминутной опасности. Ведь он не новобранец, а обстрелянный солдат. Окоп оказался мелким, и он про себя обругал гитлеровских солдат за нерадивость. А поразмыслив, решил, что окоп попался старый — тех первых дней, когда фашисты чувствовали себя уверенно и рассчитывали на скорую победу. Сейчас многое изменилось. 6-ю армию Паулюса наши войска успешно громили под Сталинградом.