Слова раненого матроса еще сильнее разбередили душу Николаю. Разве он сам не таил мысль убежать из госпиталя? Его место в истребительном полку, в кабине самолета, за штурвалом. Он обязан сбивать фашистские самолеты. Мстить за раненых, убитых. Сколько раз бессонными, долгими ночами ему представлялся полк: подполковник Сидоренко, капитан Богомолов и ребята. А как он любил косолапого Михаила Топтыгина! Словно родными были. Маришка бросалась на шею, обжигала губы поцелуями…
Луговой просил раненых, чтобы каждый день читали газеты. В сообщениях с фронта старался отыскать знакомые фамилии летчиков своего полка.
«Надо проситься на фронт. Самое время сейчас бить фашистов!»
В палату ворвался морозный воздух. На окнах закачались белые марлевые занавески, надуваясь парусами.
Луговой проснулся от топота сапог. Поднялся на локтях, чтобы лучше рассмотреть вошедшего.
— Колька, сынок! Нашелся, чертяка!
Сон словно еще продолжался: в дверях стоял командир полка Сидоренко — все такой же огромный, широкоплечий. Растерянно крутил руками, словно не знал, куда их определить. Обожженное лицо его сияло, а по запавшим щекам катились слезы.
— Батя! — ошалело закричал Николай на всю палату, вскакивая с койки.
— Отыскал тебя, отыскал… — тиская летчика, шептал Сидоренко, торопливо смахивая слезы. — Ну рассказывай, как твои дела? Думал, и не отыщу тебя. Писари в разные концы запросы посылали. Один раз пришла даже похоронка. А я не поверил. Не мог Колька погибнуть, да и только! Жив, конечно, жив! Надо только найти его.
Николай крепко сжал широкую ладонь командира полка. Сидоренко принес в палату забытые, но дорогие запахи аэродрома, кожи, масла, и летчик жадно вдыхал их, смотрел на сползший с плеча белый халат.
— Товарищ подполковник, расскажите о ребятах. Как живете? Как летаете? Сколько гробанули фашистов?
— Отстал ты, брат, отстал. Я полковник! — Сидоренко застенчиво улыбнулся, и глаза его заблестели как-то особенно ярко. — А ребята… Ребята хорошо… Правда, кое-кого потеряли… Полк по-настоящему схватился с фашистскими самолетами… Пришли и молодые летчики… Учим… Добавили лошадок — Як-3. Чуть не забыл! И тебя надо поздравить. Пришел приказ о присвоении звания старшего лейтенанта. И орденом Красного Знамени наградили!
— Меня? — Николай почувствовал, что его обдало жаром. — За что наградили? — едва выдавил он.
— Хорошо воевал, значит. Зря не наградят. Не волнуйся.
— А ребята как? Где остальные? Жив ли Михаил Топтыгин?
— Ничего, воюем.
Луговому показалось, что командир полка уходит от прямого ответа и что-то скрывает, недоговаривает. В госпитале он хорошо научился понимать красноречивое молчание врачей и медицинских сестер, когда они на поставленные в упор вопросы только пожимали плечами, неестественно покашливали и молча опускали глаза…
Полковник Сидоренко сейчас тоже как-то странно отводил глаза в сторону. Николай понял, что он не имеет права настойчиво требовать ответа. Надо терпеливо ждать, когда полковник обо всем расскажет сам. Командир полка подвинул стул, и его острые коленки уперлись в край койки. Торопливо отвинтил крышку алюминиевой фляжки. Забулькал, выплескиваясь в стакан, спирт.
— Сынок, я выпью за тебя один, — глухо сказал он. — Тебе пока нельзя. Полежишь еще месяц… два… А потом прямо к нам. Ну, за твое здоровье!
Николай пытливо вглядывался в лицо командира со следами шрамов. Все время порывался спросить о своей любимой, но как-то стеснялся.
— О Маришке знаешь? — осторожно спросил Сидоренко, словно отгадывая мысли Николая. Он поймал застывший взгляд летчика и тихо прошептал: — Ты солдат. Крепись. Похоронили Маришку на десятый день после твоего тарана. В полк письмо прислали. Маришка приехала на аэродром с обедом и попала под бомбежку. Она сбила с ног летчика и закрыла своим телом. Осколок попал ей в голову.
— Маришка?! Не может быть! — с болью выкрикнул Николай и упал на койку. Не простит он немцам, не простит, сколько будет жить!
— Плачь, плачь, — глухо советовал командир, по-мужски скупо утешая Лугового. — Я плакал в Испании, когда хоронили товарищей. Слезы приносят облегчение. Будешь воевать — вспоминай…
Слепящим мартовским днем 1943 года старший лейтенант Луговой добрался на попутной машине до аэродрома. Предстояло отыскать штаб полка, который, как ему объяснил военный комендант на железнодорожной станции, находился в деревне за лесом. Он свернул с большака и, опираясь на палку, медленно зашагал к просеке. Узкую дорогу пересекали длинные голубые тени, падающие от высоких сосен. Дорога горбатилась. На поле, где ярче светило солнце, осел снег. В прогалинах проглядывала земля, на которой вот-вот проклюнутся живые зеленые стебельки.