Сосны в бору стояли с отрубленными стволами и рваными ранами после артиллерийского налета. «Жизнь не остановилась, — подумал Николай, всматриваясь в деревья-инвалиды. — На смену старым деревьям поднимается новый лес!» Разве в этом бору не было засеки против татар! На завалах тогда, наверное, громоздились срубленные под корень деревья! Но время шло, и снова поднялся лес, могучие деревья-великаны!
Старший лейтенант поднял легкое семечко клена. Оно невесомо легло на его ладонь, напоминая своими изогнутыми лопастями винт самолета. Смешно, что это маленькое воздушное семечко напомнило ему машину, а тем не менее острая тоска сжала сердце. Он почувствовал, что начал задыхаться, выбился из сил. На одно мгновение показалось, что ему никогда не преодолеть последние метры зимника до аэродрома. А гул авиационных моторов все нарастал, и в этот нестройный хор вплетались все новые голоса. И, оглушенный ими, Луговой старался понять, сколько выстроилось на линейке самолетов. Начинал считать и сразу сбивался. Мощный гул мотора убеждал его, что за заснеженной стеной леса стояли новые истребители Як-3.
Из леса, от деревьев, подул легкий ветер, поднял облачко семян, лежащих на проталинках, а кое-где и на снегу. Это облачко, как стая перелетных птиц, понеслось по насту, сбиваясь валками около снежных кустов.
А в другой стороне, на открытой лужайке, взвихренные семена кружились, как в танце. Удивительное дело — ему послышалась даже какая-то знакомая, но давно забытая мелодия. Будто бы когда-то, давно-давно, он танцевал под эту музыку. Маришка с ним — легкая, почти воздушная, красивая…
Луговой закрыл глаза, стараясь отогнать возникшее видение. Неторопливо прошел через просеку и оказался перед сожженной деревней. Только здесь он понял, откуда тянуло угарным запахом. Двумя рядами стояли почерневшие остовы печей с длинными трубами. На пожарище топили печи, и сизые дымы закручивались в тугие косы. Между печами неторопливо двигались женщины. Из всей деревни от пожара чудом уцелел один-единственный дом, крытый соломой.
Луговой со страхом всматривался в пожарище. Видимо, он опять пришел не сюда, придется возвращаться на станцию и где-то в другой стороне искать полк. Без всякой надежды он шел по дороге.
— Луговой! — услышал знакомый голос. К нему бежал полковник Сидоренко, размахивая руками, радостно улыбаясь.
Николай ринулся навстречу. С огорчением заметил, что командир полка заметно сдал: прямая фигура осела, он стал сутулым, глаза от недосыпания красные.
— Сынок, покажись! — громко крикнул он и стремительно шагнул навстречу. — Наконец-то дождался. — Заключил Лугового в объятия, стиснул что было сил, словно проверял на крепость. И громко, чтобы слышали выбежавшие из штаба командиры, добавил: — Знакомьтесь, старший лейтенант Луговой. Как говорят: за одного битого двух небитых дают! — Сидоренко придирчиво осмотрел летчика. И добавил уже по-командирски строго: — Почему так вырядился? Где шинель, знаки различия? А, товарищ старший лейтенант?
— Товарищ полковник, в госпитале шинелей не было… Телогрейку получил.
— Доставить обмундирование сюда немедленно! — обратился он к окружившим их летчикам.
Запыхавшись, прибежал командир батальона. Выпятив живот, козырнул.
— Старший лейтенант Луговой вернулся из госпиталя. Сейчас же его обмундировать в самое лучшее! — строго приказал полковник.
— Зараз, зараз все сробим, — дрогнувшим голосом залепетал командир батальона, косясь на летчика в стираной телогрейке и в солдатской ушанке. — Зараз, зараз!
Луговому не терпелось встретить знакомых летчиков, поговорить с ними о боях. Но напрасно он обходил землянки и ищуще заглядывал в лица. Его знакомых не было.
— Поглядел на летунов? — спросил за ужином Сидоренко, пристально вглядываясь в глаза Лугового. Не закончил фразу и тяжело вздохнул: — Ребят учить надо, учить. Будут летать!
По хмурому лицу полковника Луговой понял его душевное состояние. Обожженные брови сошлись на переносице, и глубокие морщины пересекли лоб. Он не скрывал, что душевно любил первых своих летчиков, с которыми перед самой войной подымался в зону, учил стрелять по конусу. Для каждого из них он был не только командиром полка, но и заботливым и добрым отцом. Бои на границе оказались тяжкими и явились проверкой мужества и отваги. Сбитых в первых воздушных боях терял тяжело, словно хоронил своих сыновей. К молодым, вновь прибывшим летчикам он относился хорошо, старался передать им свой опыт, но так, как к первым своим подопечным, сердцем еще не прикипел. Может быть, потому, что так сближают только бои…