— Трудно сейчас женщинам без помощника, — объяснила Руфина Григорьевна и осторожно смахнула слезу. — Окопы рыли, потом огороды. Я тоже сажала картошку. Снег сойдет, опять буду сажать картошку.
— Да, война многое изменила в нашей жизни…
— Да, война… А в клубе еще танцуют, — неожиданно добавила она.
Николай посмотрел на часы-ходики. Стрелки — большая и маленькая — сошлись на двенадцати. Женщина перехватила его взгляд и пояснила:
— Алексей сам сделал часы. Раньше кукушка куковала.
— Танцы уже закончились. Скоро из клуба должны расходиться, — сказал Николай. — У нас строгая дисциплина: отбой в одиннадцать часов, сегодняшний день — исключение.
— Пусть девушки потанцуют. У них сейчас мало радости. Почти каждый день похоронки. Улетите на фронт — на дверях клуба повесим замок. Станки у нас старые, работать трудно. Но мы с этим не считаемся. Все сейчас живут работой, чтобы хоть как-то помочь нашим фронтовикам.
Фитиль керосиновой лампы вытянулся и черной сажей мазнул стекло Лампа несколько раз мигнула и погасла.
— Надо налить керосин, — забеспокоилась хозяйка.
— Можно и в темноте посидеть. — Николай подошел к окну и отдернул занавеску.
Белый снег искрился под светом луны. В комнате стало светлее. Николай вернулся к столу, снова взял руку женщины в свою и слегка пожал ее.
— Как хорошо с вами! — вырвалось у Руфины Григорьевны. — Готова сидеть вот так целую вечность.
— К сожалению, нельзя… Скоро на фронт.
— Да, слышала… Вы столько уже выстрадали!.. Полковник Сидоренко мне рассказал о ваших ранениях.
— Это он зря. Я здоров…
Женщина неожиданно наклонилась и поцеловала руку летчика, смочив ее слезами, затем бережно и нежно поцеловала каждый обожженный палец.
— Ты останешься?
Николай почувствовал, что нельзя обижать ее. Говорить, что у него нет к ней любви? Их свел случай, объединило одиночество. Он сильнее сжал ее руку, заменяя слова этим пожатием.
И она поняла его.
— Спасибо! — сказала она, прошла по скрипучей половице, остановилась перед ним. Ее горячее дыхание обожгло. Лунный свет упал ей на лицо, когда она повернулась. Николай осторожно протянул руку и погладил ее волосы. Она прижала его голову к своей груди. Гладила растрепанные волосы и нежно шептала:
— Не волнуйся, все хорошо, хорошо!..
…Занавески на окнах засерели, словно намокли в воде.
— Мне пора на аэродром, — сказал Николай. — Пора, Руфа.
— Поцелуй меня на прощание, крепко-крепко!
Когда Луговой пришел в деревню, едва рассвело. На кухне светилось окно. Повара готовили завтрак. В черных куртках высыпали на улицу техники самолетов. Красные огоньки папирос мелькали, как порхающие бабочки. Из землянки вышел коренастый человек. Двигался вперевалку, немного раскачиваясь.
— Топтыгин, — тихо окликнул Николай и шагнул навстречу.
Оглянулся в сторону гудящего бора, где за деревьями-великанами с обрубленными стволами после артиллерийского налета подымался молодой подрост. Услышал звонкую капель, скребущий шорох переметаемых ветром семян по влажному снегу. Наступавшая весна заявляла о себе запахом талой воды, быстрыми ручейками…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Струи дождя пузырили воду по расплесканным лужам на аэродроме, когда в мглистом рассвете с надрывом завыла сирена.
В дежурном звене истребителей сигнал тревоги дважды повторили послушные динамики, и тут же вспыхнули красные лампочки. Два летчика, одетых для вылета — в белых гермошлемах и высотных костюмах, — добежали до своих машин и стремительно забрались в глубокие кабины.
Взревели турбины самолетов, раздирая тишину острым вибрирующим свистом. Отблески красного пламени, вырвавшегося из сопел, выхватывали из темноты мокнувших под дождем техников самолетов, механиков и оружейников.
Ведущий пары включил радиоприемник и, еще не отдышавшись после стремительной пробежки, передал на СКП о готовности к вылету на перехват.
— Двадцатый? Ждать команду!
Прошло десять томительных минут. Их отсчитали в кабинах самолетов — ведущего и ведомого — короткие светящиеся стрелки часов, но команды на вылет не последовало. Летчики продолжали сидеть в самолетах, встревоженно прислушиваясь к каждому шороху в наушниках, которые приносили им радиоприемники.
А в это время дежурный на КП передал приказ поднимать летчиков второй группы. Пока посыльный по штабу полка сержант Сироткин бежал к общежитию летчиков третьей эскадрильи майора Карабанова, планшетист на КП вычертил маршрут летящего на большой высоте неизвестного самолета, который пересек нейтральные воды и держал курс в глубь страны. Но об этом знали пока лишь операторы на радиолокационных станциях, штурман наведения и планшетист.