— Стоит ли мучиться… — шепнул кто-то сзади.
Не поворачиваясь, он рявкнул:
— Прочь!
Он не стал отпиливать шейку ампулы, попросту ударил о металлический бортик стола. Посыпались мелкие стеклянные брызги. Вставил иглу, всосал в шприц жидкость, выпустил воздух и завис над бледным тельцем. Воткнул иглу. Поршень пошел вниз. Смотрел пылающими глазами, не дыша. Если сейчас…
Пальчики с ноготками как маленькие зернышки шевельнулись. Округлый, словно рыльце снулой рыбы, ротик издал сопящий звук. Ребенок закашлял и вдохнул.
— Как кровотечение? — спросил Стефан, поворачивая голову к ближайшей сестре, которая, будто пораженная тем, что увидела в его глазах, даже не смогла сразу ответить.
— Послед отошел… матка сжалась… лед… — доносились до него отдельные слова.
— В сознании? Не спит?
— Нет.
— Скажите ей, что жив… — прохрипел он, вытер куском марли лоб и приказал подать компресс.
После холодного душа Стефан вытерся жестким полотенцем и пришел к выводу, что чувствует себя превосходно. Когда вышел из ванной, заметил далеко во мраке неровный клин света. Он пошел туда. В изоляторе лежала женщина, она была без сознания; больная эклампсией, уже после родов. Простыня была поднята с двух сторон и так привязана к ручкам кровати, что между краями полотнища оставалась лишь двухсантиметровая щель, через которую можно было наблюдать лицо больной. В рот ей было вложено устройство, не позволяющее стиснуть челюсти. Веки были закрыты не до конца, белки блестели узкими полосками, из груди вырывалось медленное, мерное хрипение. По ногам пробегали волны судорог. У маленького столика сидела молодая санитарка, оперев голову на руки. У нее было молочно-белое лицо с необычайно правильными чертами, а из-под чепчика выбивался тяжелый узел золотых волос. Стефан посмотрел в ее фиолетовые глаза и подумал, что ее красота здесь, собственно, совсем не нужна. Спросил ее о состоянии больной.
— А почему вы не закрыли дверь? Оставить так?
Оказалось, что сестра немного боится женщины без сознания. То есть, собственно, совсем не боится, но…
— Как-то так жутковато. Когда она была в сознании, то была самая обыкновенная девка, а сейчас какая-то такая странная. Где она сейчас?
— Ее душа? — спросил Стефан. Ему захотелось смеяться. — Я вам дам какой-нибудь справочник по философии, — сказал он серьезно. — У людей по этому поводу весьма различаются взгляды…
Возвращаясь, заглянул к новорожденным. В белом, сиявшем глазурью стен помещении тремя рядами стояли маленькие кроватки, как клетки на высоких ножках. За перегородкой находились термостаты для недоношенных, которые тихо пищали, обложенные ватой. Воздух был наполнен прерывистым плачем и писком. Щуплая санитарка девичьей красоты, губки бантиком, молниеносными движениями меняла пеленки толстенькому младенцу.
Стефан поискал взглядом другую сестру, стоявшую в проходе между кроватками.
— Как ребенок этой… — он поискал в памяти фамилию варшавянки, но не смог вспомнить, — тот ребенок, что родился последним, там были щипцы.
— Ага… я как раз собиралась звонить господину доктору…
— Ну? Что с ним? — Он сделал шаг вперед.
— У него судороги.
— Гм. Останусь здесь у вас, — сказал он, а когда она показала ему кроватку, присмотрелся к белому личику, торчавшему из пеленок, подтянул к себе кресло и сел, опираясь головой на холодную латунную спинку.
В третьем часу утра Стефан возвращался по коридору первого этажа в дежурку. Последний отрезок пути был в полной темноте; он утратил ориентацию и долго кружил по какому-то закоулку, пытаясь ощупью найти дверную ручку. Наконец взял нужное направление и попал в дежурку. Споткнулся о линолеум, ударился бедром о столик, вытянул перед собой руки и уронил бутылку, которая со стуком покатилась по полу. Это его отрезвило. По-прежнему в темноте он вынул из кармана платок, обернул им дно бутылки и стукнул по паркету. Пробка выскочила, жидкость выплеснулась ему на халат и на руки. Он задрал голову и стал пить — жадно, большими глотками, от которых жгучее тепло расплывалось в груди. Потом поставил бутылку и вышел, не закрывая дверь. Попал к выходу из здания. Его охватил холод ночи. Вокруг был такой мрак, что он едва мог отличить тропки от газона. За черными кронами деревьев застыло мутное зарево города. Он шагал, опустив голову. Потом обернулся. Блок клиники состоял из двух соединяющихся под углом фасадов. Большие окна были темными, лишь в послеродовых палатах пылал ночной голубой свет. Выше, отражая мерцание звезд, темнели выпуклые стекла операционной.