— Мне уже пора ехать на скачки, — объявил герцог. — До Лоншама не очень близко.
— Желаю вам выиграть, — вежливо напутствовала его Корнелия.
— Благодарю вас, — ответил он.
Хаттон принес ему цилиндр и бинокль, и он уехал; Корнелия осталась одна. Не теряя времени, она быстро надела шляпку, накинула на плечи боа из перьев и сбежала вниз. Отменив заказ герцога на карету для нее, она заказала другую, чтобы ехать к Рене.
Накануне вечером она была слишком возбуждена и взволнована, чтобы подробно рассмотреть интерьер квартиры мадам де Вальме, но сейчас, при .дневном свете, могла оценить его полностью. Дом на авеню Габриэль первоначально принадлежал богатому аристократу. После его смерти он был разделен на три квартиры, — кроме Рене, в нем жили еще два человека. Один из них — сын прежнего владельца, инвалид, единственной страстью которого было искусство.
Он помог Рене расположить ее сокровища — картины, собранные для нее ее первым покровителем, чудесный севрский фарфор и мебель с инкрустацией, оставленную ей принцем в завещании. За прошедшие годы она получила много других подарков: гобелены, вещи из слоновой кости, эмали, бронзы и мрамора.
И везде были цветы — орхидеи в невероятном изобилии, в том числе и редко встречающихся сортов, хрустальные вазы с туберозами, чей сладкий, экзотический аромат наполнял каждую комнату и возбуждал чувства всех, кто входил.
— Это цветы страсти, — сказала Рене, когда Корнелия, никогда прежде не видевшая их, спросила, что это за цветы. — Любимые цветы великого князя, поэтому их, как и орхидеи, доставляют мне каждый день, пока он в отъезде.
У нее в глазах вдруг вспыхнуло выражение чувственной тоски — подобие неутоленного голода. Она безумно любит его, подумала Корнелия и ощутила печаль, потому что знала: рано или поздно придет большое горе расставания.
Князь был женат, а его принадлежность к царской семье требовала, чтобы он хотя бы часть года проводил в России. Несмотря на всю свою привлекательность, Рене не могла удерживать его вечно. Однажды он устанет и вернется к нормальной жизни, оставив ее одну! Но пока он любит ее, а она любит его.
Во многих отношениях, думала Корнелия, положение Рене лучше, чем ее собственное. Разве может формальный брак с мужчиной, который любит другую женщину, сравниться с союзом любви, когда человек в свое отсутствие посылает любимой женщине цветы, напоминающие о его страсти?
Рене была в черном, как и накануне вечером, но сейчас это было черное кружево — платье соблазнительное и изысканное, с искусным ажуром, отделанное крошечными бантиками из черного бархата. На этом фоне великолепно смотрелись ее украшения: три нити крупного черного жемчуга на шее и по огромной жемчужине размером чуть ли не с птичье яйцо в ушах. В ответ на робкую попытку Корнелии выразить свое восхищение Рене лишь улыбнулась и провела ее в спальню.
— Это будет ваша комната на то время, пока у вас будет желание приходить сюда, — сказала она Корнелии.
Комната была меньше, чем спальня самой Рене, но почти такая же красивая. Драпировки цвета тигровой лилии были расшиты золотыми ирисами; зеркала, украшавшие стены, были из венецианского стекла; в алькове стояла резная золоченая кровать под пологом, застеленная покрывалом из золотой парчи.
Там ее ждала Мари, готовая повторить столь успешную вчерашнюю метаморфозу. В руках она держала платье из темно-синего крепа, отделанное рюшами такого же цвета. Это был цвет освещаемого солнцем моря, но в первый момент фасон показался Корнелии слишком простым. Однако когда она надела платье, то поняла: оно идет ей почти так же, как платье цвета пламени. Оно облегало мягкие изгибы ее юного, не достигшего зрелости тела, придавая ее коже ослепительную белизну, а глазам таинственность.
Шляпка того же цвета на причесанных и заплетенных волосах делала ее по-новому красивой и заметной. Рене одолжила ей сапфировые серьги, а на грудь приколола большую брошь из сапфиров и бриллиантов.
Лицо нарумянили и напудрили, но Рене сказала, , что румян и пудры следует употребить гораздо меньше, чем для вечера. Только губы накрасили так же ярко, как и прошлым вечером: один взгляд на них — и не устоит никакой мужчина.
— Вот теперь мы готовы! — воскликнула Рене. — Держитесь гордо, моя дорогая, о вас сегодня говорит весь Париж. Помните, что красивая женщина — это королева, которой поклоняются и которую обожают те, кому дается право смотреть на нее. Большинство людей принимает нас такими, какими видит. Если мы горбимся и жмемся с виноватым видом, то и получаем в точности то, чего заслуживаем, — безразличие.
— Какая вы мудрая, — пробормотала Корнелия.
— Я выучила свой урок в суровой школе, — ответила Рене, — но опыт, как ни тяжело он достается, всегда ценен. Когда-нибудь вы станете думать о своих нынешних страданиях не с сожалением, а с благодарностью. Если они не принесут вам ничего другого, то хотя бы научат человечности.
Они спустились вниз, взяв с собой маленькие зонтики от солнца из кружев и шифона. Карета Рене была открытой, с обивкой и подушками из черного атласа. Шесть абсолютно одинаковых белых пони встряхивали своими оранжевыми султанами, а золотые детали их упряжи сверкали на солнце. Кучер и двое лакеев были одеты в ливреи из белой оленьей кожи, с золотыми пуговицами. Когда появилась Рене, они сорвали цилиндры с черных курчавых голов, и на их черных лицах сверкнули белые зубы.
— Сначала мы немного проедемся по Елисейским Полям. Я не должна разочаровывать свою публику.
От улыбки у Рене на щеках появились ямочки, и она, оставив поучительный тон, принялась смеяться и болтать с Корнелией, словно они были одного возраста и обе совсем недавно покинули школьную скамью.
Завидев издали белых пони Рене, толпы людей, гуляющих на Елисейских Полях, сбегались и выстраивались вдоль дороги. Они выкрикивали приветствия и махали руками, когда карета с очаровательными седоками проезжала мимо.
Корнелии происходящее кружило голову, а Рене казалась совершенно невозмутимой.
— Они это делают всегда? — спросила Корнелия, глядя на то, как толпа молодых людей, встав ногами на скамейки, махала им шляпами, пока они не скрылись из вида.
— Всегда, — довольным тоном ответила Рене. — Разве вам не сказали, что я — одна из достопримечательностей Парижа?
— Да, действительно, я слышала это от Арчи, — сказала Корнелия. — Но не думала, что он имел в виду нечто подобное этому.
— Сегодня я получаю большее удовольствие, чем когда бы то ни было, потому что нахожусь в обществе такой весьма знатной особы, как герцогиня Рочемптон.
— Боже, я совсем забыла! Что, если кто-нибудь меня узнает?
— Если вас узнают, то будет очень большой скандал и во всем будут винить герцога. Но не беспокойтесь, дитя мое, никто ничего не узнает. Меня всегда забавляла игра в опасные игры, а так как я вас, возможно, уже немножечко люблю, моя дорогая Дезире, то обязательно помогу вам завоевать мужа.
Рене засмеялась.
— Герцогу непременно кто-нибудь скажет, что мы с вами ездили сегодня кататься, — продолжала она. — А если нет, мы сами ему скажем. Он ни за что не догадается, что Дезире Сент-Клу каталась в карете по Елисейским Полям в то же самое время, когда его жена была у модного портного. Вы понимаете? То, во что он уже верит, еще крепче утвердится у него в голове — что вы и я принадлежим к совершенно иному миру, чем тот, в котором он родился и в котором женился.
Да, я понимаю, — ответила Корнелия. — Но это кажется каким-то неправильным. Ведь вы гораздо добрее, милее и во многих отношениях умнее, чем те женщины, что гостят в «Котильоне». Несправедливо, что они считают себя лучше вас. У них тоже есть любовники, но они держат это в тайне, тогда как вы относитесь к этому смело и откровенно. Почему они заслуживают уважения, а вы нет?
— Так и должно быть, — философски заметила Рене. — Все законы — будь то юридические, общественные или духовные — созданы во благо большинству. И правильно, что мужчины и женщины должны быть, насколько это возможно, уважаемы. Для большинства из них одно это уже означает счастье.
— Но как же вы? — спросила Корнелия.
— Пока я тоже счастлива, — отозвалась Рене, — но почти не питаю иллюзий. Впереди меня ждет одиночество, и, возможно, я буду очень несчастна. И тогда у меня не будет достойного окружения, которое поддержало бы меня. У меня не будет мужа, который защитил бы меня от нападок врагов. Может быть, у меня будут друзья! Немногие женщины в моем положении имеют друзей, но я считаю, что они намного ценнее моих драгоценностей, и поэтому дорожу ими больше.