Раздалась сирена, извещавшая о завершении рабочей смены. Электрики остановили групповые моторы, натянутые ремни замедлили ход, медленно заурчали, захлопали и безжизненно повисли над станками. Шум прекратился и воцарилась непривычная тишина.
Группа девушек подбежала к бригадиру. И громко заверещала…
— Татьяна! Таня! Танечка! Танюша!
— Что случилось? — произнесла полная, с одутловатым лицом женщина лет тридцати. По старой привычке ткачих она туго повязывала голову платком. Окончив работу, ответственная машинально дописывала карандашом какие-то цифры в блокнот.
— Брось ты, этот чертов отчет! Тут, такое! Такое! А она отчеты пишет!
— Девчата, что случилось? Рабочий день закончился! Смену провели нормально! Норму выполнили. Что-то не так?
— Таня, срочно нужна твоя помощь.
— Что произошло? — старшая быстро оглядела затихший цех. Посмотрела на растрепанных девчат. — Вроде всё нормально?
— Нормально? — девчушки заголосили в разнобой…
.. — Там, на стадионе, наших девчат, забижают!
… — А ты, как парторг, молчишь?
… — И ничего не делаешь?!..
… — И это, по-твоему, нормально?
— Так, все успокоились! Кто вас обижает?!
— Кто — кто? — вперед всех выдвинулась Катерина Пашкова. Ударница коммунистического труда была, пожалуй, самой напористой в ткацком цехе. Язык у неё, как конвейер, не знал покоя. — Все обижают! Второй цех и третий и ещё… наладчики, мастера с кладовщиками. И заготовщики. И даже сторожиха баба Вера — и та за них!
— Катя, подожди, не спеши! Ничего не ясно! Как обижают? Кто обижает?
— Танечка, они… нам, нашей бригаде подарки не дают выиграть!
— Кто не даёт? Как не дают? Да объясни же ты толком. Ничего не понятно.
— Вот так, не дают и всё: Поэт Святослав Лукашкин задерживается. Носит его где-то нелегкая. Все его ждут-ждут, а его всё нет и нет!
— Про поэта поняла, ещё не приехал — все ждут и что?
— И, то… Пока отсутствует Лукашкин, профком объявил конкурс на лучшее исполнение популярных песен под фонограмму. Все присутствующие разбились на две группы. Мы с девчатами объединились. Сразу решили — наша группа — только наш цех. Чужих мы к себе — не берём! Ты же знаешь — мы всегда друг за дружку горой! Нам чужих, не надо! Тем более — меньше народу — больше достанется подарков.
— Так, про подарки тоже всё ясно, — бригадир внимательно слушала, продолжала разбираться. — Все подарки должны быть в нашей передовой бригаде. Так было — так есть — и так будет! Рассказывай дальше.
— И вот! Нас мало — мы поём куплет очередной песни, слова вспоминаем! А они, мухлюют. Собрали всех, кто есть на стадионе и все поют против нас. Против нашего цеха! Таня, ты представляешь — всей толпой — против нас! Их там человек двести! А сейчас к ним присоединилось и мед. училище. И ещё подошли какие-то спортсмены! Люди с поселка стали подтягиваться. Мы поём — они перепивают! Мы поем — изо всех сил, слова вспоминаем — они перепивают. Все им подсказывают, подпевают — вон, их сколько! А Лукашкина, всё нет — а Котов, всё видит, старый хрыч и молчит! Не даёт нам возможности выиграть. И это не справедливо!
— Подожди, Катя! Вот теперь, я ничего не понимаю! Какое медучилище? Какие спортсмены? Почему все поют против нас? Против нашего цеха?
— А чего тут понимать! Мы бригада или нет? Мы должны победить или нет? Собирай всех девчат! Идём на стадион. По дороге все объясню.
Главная трибуна футбольного стадиона трансформировалась в гигантские подмостки театра. Зрители на огромной сцене стали исполнителями! Все пели. Всем было интересно. Все желали получать призы! (Правда, что это за призы — никто не знал. Руководитель профсоюза Н-ской ткацкой фабрики в лице Котова Евгения Павловича всю информацию о призах держал в строжайшем секрете!).
А тем временем всё громче и громче разносилось над футбольным полем…[51]
Зрителей — исполнителей популярных песен на стадионе становилось всё больше. Музыка становилась всё громче.
Полуторатысячная чаща стадиона медленно заполнялась.
Поэта Святослава Лукошкина всё не было.
Вечер в поселке обещался быть насыщенным на события.
Директор стадиона "Труд" Аристарх Геннадьевич Латышев появился в здании радиоузла во второй половине дня. Человек он был определенный, прямой, иногда даже резковатый, особенно в своих действиях по отношению к подчиненным.