Данное па-де-де оторопевшего охотника и беснующегося зверя продолжалось около минуты. Дима с заткнутыми ушами и с широко распахнутыми глазами и ртом, не дыша, лицезрел кабаний балет, а взбесившееся животное прыгало, скакало и бегало на цыпочках, то и дело стукаясь тушкой об оставшуюся декорацию в виде стволов деревьев.
Радостная, как ребёнок Суккуба носилась за кабаном, вереща от восторга не хуже последнего, и зачем-то пинала пляшущее животное, то и дело что-то голося в сторону охотника. Но что конкретно, Дима разобрать в этой истеричной феерии режущих по ушам звуков не мог.
Потом, видимо, сообразив, что не кабана надо запинывать, а горе-охотника, Джей переключилась на рыжего обезьяна. Только после третьего ощутимого пинка, он ошалело начал приходить в себя и, подобрав с земли копьё, с опаской стал примиряться к броску по быстро движущейся мишени. Хорошо, что не бросил. Во-первых, метать копья офисный работник совсем не умел, а во-вторых, даже если бы попал, то вряд ли смог причинить хоть какой-нибудь вред толстокожей добыче.
Кабан всё сделал сам. Дима даже сказал спасибо ему за это. Сам прибежал. Сам поймался и, по сути — сам убился. Бегая между деревьями, он не только умудрился намотаться на одно из них, но и каким-то невероятным образом зацепился одним клыком за намотанную на ствол верёвку и, повиснув в таком положении, не доставая задними копытами до земли, бешено дёргался, елозя пузом по гладкой коре.
Тут, получив ещё один увесистый пинок, у Димы, наконец, прорезался слух, и он услышал визжащую Джей.
— Да коли ты его, придурок! В шею коли! Кровь пускай! Верёвка порвётся, он тебе сам кровь пустит, дебил! Хрен ты от него убежишь!
Дима никогда никого в жизни не убивал. Комары, мухи и еже с ними ни в счёт. Он с опаской, на дрожащих ногах подкрался к добыче сбоку, держа копьё наперевес, но перед самой атакой совсем растерялся.
Рука на убийство живого существа не поднималась. Но тут же, пристыженный очередным пинком под зад, неуверенно попытался вонзить оружие зверю в шею. Вот только у него ничего не получилось. По ощущениям заточенная обожжённая деревяшка ткнулась не в мягкую плоть, а в бревно средней твёрдости. Кабан от укола только заверещал ещё сильнее и резко увеличил амплитуду своих телодвижений, словно ему кто скипидаром задницу намазал.
От истеричных брыканий верёвка под клыком заметно надорвалась. Вот тут горе охотник с великого перепуга, благо штанов не было, обделываться было не во что, в порыве нешуточной истерики, сам себя не помня, издав душераздирающий визг, ни то заглушив кабана, ни то его обескуражив, заставив замереть, с короткого разбега, напрягая до предела мышцы щуплого, по сравнению со свинкой, полуобезьяньего тельца, вогнал своё оружие зверю в шею снизу-вверх, пробив толстенную шкуру.
В порыве неистового беспамятства вырвал палку, намереваясь проделать ещё одну дырку, но хлестнувшая горячая струя крови в лицо, резко перевела ярость охотника в гипнотическое оцепенение, и он, в очередной раз выронив орудие убийства, перестал дышать.
Только когда почувствовал нестерпимое жжение в распахнутых, напрочь залитых кровью глазах, бросив все дела, и в первую очередь эту сраную охоту, Дима сиганул в сторону и с остервенением принялся утираться, стараясь избавиться от выедающей глаза субстанции.
Хорошо, что удар оказался настолько правильным, что кабан умер сразу, хотя и подёргался ещё несколько секунд. В наступившей тишине у рыжего обезьяна уши заложило от внутреннего звона в голове. Утерев руками залитое кровью лицо и разлепив воспалённые глаза, он сослепу принялся искать потерянное копьё, быстро озираясь в скрюченном положении.
И только когда Джей, стоя возле поверженной жертвы, демонстративно медленно и нарочито издевательски похлопала в ладоши, сдувая со лба якобы взмокшую красную чёлку и делая при этом усталое и злое выражение лица, Дима обессилено плюхнулся на задницу, осознав себя победителем. Вернее, что наконец-то всё это закончилось к чёртовой матери.
Кабанчик, по утверждению Суккубы, весил около пятидесяти килограмм, хотя Дима был уверен, что она врёт. Кабанище, по его ощущениям, явно переваливал за стольник. Тащил он его в стойбище на импровизированной волокуше из связанных веток с широкими листьями, впрягшись в остатки верёвки.
Ещё проходя край джунглей, примыкающих к поселению и на десятки метров, представляющих собой общественный туалет, что отпугивало лесного хищника похлеще травяной стены с пограничниками, Дима почуял неладное. Слишком тихо было в обезьяньей деревне средь бела дня.