Суккуба отреагировала на его обеспокоенное буйство, но ни так бурно, как ученик, издав короткий, но звонкий мелодичный смешок, явно получив удовольствие от разглядывания мечущегося полуобезьяна, хлопающего себя по телу, словно он в панике тушил горящую на себе шерсть.
Наконец рыжий недочеловек обнаружил жидкий отросток между ног габаритами с мизинец, брезгливо вытянул его двумя пальчиками, держа за кончик, и, выпучив глаза на эту несуразность, замер, как статуя.
Мелодичный смех обезьянки с красной чёлкой подавился истерикой, и она, так же, как и самец поначалу, в беззвучной судороге повалилась на бок и принялась кататься по траве.
Дима, не приходя в себя, тем не менее, осознав, что это всё проделки белобрысой сволочи потустороннего мира, моментально распалился, да так, что глаза налились ослепляющей яростью, и он что было мочи заорал: «Убью!».
Вот только получилось из этого ора «у-ю», и всё. Но тогда он даже не обратил внимания на кардинальное изменение собственной фонетики, упростившейся до гласных звуков, и на то, что от лексики в голове тоже осталось немного — лишь ненормативная.
Дикая, поистине звериная жажда убивать затуманила разум и восприятие реальности. Он не понял, откуда это взялось, но однозначно зафиксировал. То, что тело чужое — стало понятно сразу, но что оно и вести себя будет иначе, оказалось для попаданца полной неожиданностью.
Джей, как и положено полудикому примату, среагировав исключительно на инстинктах, прямо из положения лёжа, звонко по-обезьяньи взвизгнула и метнулась в высокую траву очумелым зайцем, скача на четырёх конечностях и при этом задирая голую задницу выше головы.
Следом в те же дебри врезался «взбесившимся паровозом» разъярённый рыжий обезьян, образовывая просеку в зарослях высоченной травы, громко пыхтя при этом и на всех парах укладывая попавшую на пути растительность в накатанную дорогу. Его состояние было таковым, что попадись на пути деревья, и они бы легли как травины.
Буквально через полминуты запыхавшийся «паровоз» встал как вкопанный. Пар кончился и, тяжело шипя его остатками, Дима огляделся. Хотя, что толку было оглядываться в этих зарослях выше человеческого роста. Единственное направление, куда можно было смотреть — это назад, на просеку.
Он так увлёкся самим процессом погони, что практически сразу потерял цель из виду и бежал, похоже, только для того, чтобы бежать, выбрасывая из себя негативные эмоции, а не с целью кого-либо поймать.
Вот только отдышавшись, молодой обезьян начал действительно приходить в себя, резко сообразив, что не только потерялся ни пойми, где, но и лишился последней связующей ниточки, ни пойми с чем.
— Ы, — тихонько попытался позвать «потеряшка».
Она не отозвалась. Попаданец пристально вслушивался в окружение, крутя головой в надежде уловить шорох пробирающейся через траву белобрысой обезьянки. Но в этой истеричной трескотне с жужжанием, превратившейся в бешеную какофонию, после того как обитатели растительного царства были подняты по тревоге с насиженных мест, услышать что-либо помимо ора насекомых не представлялось возможным.
Он принялся махать руками, разгоняя тучи летающих агрессоров, обнаруживших нарушителя спокойствия и кинувшихся в атаку, кусая, жаля и щекоча, при этом навалившись скопом, беря числом, заваливая и облепляя большого рыжего зверя своими тельцами. Пришлось Диме пуститься в пляс с притопами, прихлопами и выгибонами.
Не прекращая отчаянного сопротивления нападению агрессивной фауны, он ещё раз позвал Суккубу, но уже громко. Ответа вновь не последовало. Наконец, сообразив, что с его речевым аппаратом какие-то нелады, не прекращая неравный бой, принялся с усилием двигать челюстью и шевелить языком, заодно выплёвывая особо наглых насекомых.
Разговорный инструмент оказался толстым и на редкость неповоротливым, будто в него злющая пчела всадила жало, и от этого язык опух, превращаясь в чужеродный предмет во рту, который, тем не менее, просто взять и выплюнуть как муху, не получалось.
Найдя для себя единственный выход в сложившейся ситуации, в виде собственноручно проделанной просеки, обеспокоенный «потеряшка» решил вернуться на поляну, притом бегом, отрываясь от преследователей, где, к своему облегчению, и обнаружил цель погони.
Она сидела на том же месте и в той же позе, будто ничего не произошло. Притом, белобрысую, в отличие от него, никто не кусал. А он, как показалось, просто сдуру пробежал мимо. Но запал негодования и ярости был уже исчерпан, и на смену пришла растерянность.