С одной стороны, трудно представить себе вынашивание в голове цельной главы из «Кому на Руси жить хорошо». С другой — творение без черновиков не такая уж и невидаль…
Мюссе отмечал, что Жорж САНД «никогда не случалось зачеркнуть хотя бы строку». А уж в его осведомленности мы можем не сомневаться. Впрочем, об этой дамочке кто только и чего не навспоминал. Рассказывали, например, что, будучи совершенно ненаходчивой в живом разговоре, в письме Аврора становилась дьявольски остроумной. Она и сама это подтверждала: «Мысли мои, вялые в мозгу, когда я пишу, оживают».
Работала мадам Санд по ночам — обычно с часу до четырех. Потом, пыхнув любимой сигарой, укладывалась баиньки и мирно почивала часов эдак до одиннадцати.
Выкраивала она на сочинительство пару часов и средь бела дня. Причем ей нисколько не мешало внезапное появление кого-нибудь из визитеров (вспоминаем Россини). «Это как вода, текущая из крана, — злословили потрясенные Гонкуры. — Когда кто-нибудь входит, она закрывает кран, вот и всё». Что, впрочем, не мешало этой по-своему железной леди скрупулезно выполнять свою ежедневную норму — двадцать страниц. Тот же Мюссе возмущался: «Я работал целый день: выпил бутылку водки и написал стихотворение. Она выпила литр молока и написала половину тома»…
Очень быстро и тоже не вычеркивая ни строчки, писал ШЕКСПИР. О чем свидетельствовоал Бен Джонсон, не раз наблюдавший коллегу за работой. Скорописи Шекспира дивились и актеры «Глобуса»: «Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в бумагах его мы не нашли почти никаких помарок».
Правда, вот уже четыре столетия человечество мучает несколько неразрешимых вопросов. А именно: почему имя «Шекспир» появилось на обложке лишь спустя четыре года после смерти автора? Почему в завещании драматурга нет ни слова о его литературных трудах? Куда девалась и вообще: имела ли место быть переписка Шекспира с издателями?
И наконец: где хотя бы один листок, написанный — с помарками ли, без — его рукой?..
А от БАЛЬМОНТА остались чемоданы («чемоданы Бальмонта») только НЕнапечатанного — рукописей. «Сто лет литературного труда» — говорила о них Цветаева.
Есть сведения, что он писал БЕСПРЕРЫВНО, ТОЛЬКО набело, НИКОГДА не возвращаясь строкой назад и НИЧЕГО не исправляя. Стихи в десятки строк складывались у него в голове законченными и разом переносились на бумагу. Отменно ровным, между прочим, и красивым почерком, что как-то плохо увязывалось с необычайной нервностью Константина Дмитриевича…
«Бальмонт? — Загадка. Вакханалия», — признавал даже самолюбивый Гумилев.
Хорошо известно, что ДЮРЕР рисовал на холсте или дереве без предварительных набросков. Окружности и линии — идеальные — кистью — набело, без циркуля и линейки — линейка с циркулем были ему ни к чему… С таким-то даром, конечно, чего бы в гении не выбиться, да? Да. Но тогда надо условитьсяи считать, что он прямо с этим даром и родился — открыл глазенки и говорит: а ну-ка, дайте карандаш, я вам щас покажу, как кружочки от руки рисовать…
Дар, конечно, даром, но он ведь как конь — его сначала поймать нужно. Потом взнуздать да объездить. Спросите у любого жокея, во что гарцевание обходится — он расскажет про то, чего со стороны не видно…
Возвращаясь же к Некрасову: Николай Алексеевич обладал поистине феноменальной памятью. Он «мог прочесть наизусть любое из своих стихотворений, когда бы то ни было сочиненных, и как бы оно ни было длинно, он не останавливался ни на одной строфе, точно читал по рукописи», — вспоминала Панаева.
Авдотью Яковлевну можно, конечно, заподозрить в некоторой тяге к мифотворчеству — все же гражданская жена с 15-летним стажем. Но даже если она и приврала — приврала не шибко. Некрасовскую способность к безукоризненному запоминанию даже чужих стихов подтверждает целый ряд источников. Впрочем, уникальная память — одна из базовых характеристик многих одаренных личностей, и мы просто обязаны посвятить ей отдельную подглавку…
Чудеса памяти
Рассказывали, что КИР, МАКЕДОНСКИЙ и ЦЕЗАРЬ знали в лицо и по имени каждого из своих солдат.
То есть примерно по 30 тысяч на брата…
А НАПОЛЕОН будто бы помнил не только имена солдат и офицеров, а также год и месяц совместной службы, но зачастую мог безошибочно назвать и полк — да чего там полк: батальон, в котором состоял его бывший сослуживец…
А ФЕМИСТОКЛ будто бы лично знал каждого из 20 тысяч жителей Афин…
А СЕНЕКА мог повторить 2000 не связанных между собой слов, услышав их всего раз…
А АВИЦЕННА уже в десять лет знал наизусть Коран, а книги не читал — просто перелистывал…
И все это несколько смахивает на нечаянные — или как уж оно там — преувеличения. В конце концов, мифотворчество всегда было столь же неотъемлемой функцией историков, как и собственно летописание. Но история-матушка сохранила и свидетельства, не поддающиеся нашему с вами освистанию.
Доподлинно известно, например, что ЭЙЛЕР помнил шесть первых степеней всех чисел до ста. Чтобы представить себе, о чем речь, просто засеките, сколько времени уйдет у вас на только вычисление хотя бы квадрата любого двузначного числа…
А не математик ШАТОБРИАН утверждал, что «выучил наизусть таблицы логарифмов: видя число в геометрической прогрессии, я вспоминал показатель его степени и наоборот»… И сомневаться в этом сложно хотя бы уже потому, что это не единичный в истории случай: по памяти же пользовался таблицей логарифмов и академик ИОФФЕ. Думается, это непостижимо уму даже тех из нас, у кого таблица умножения от зубов отлетает…
Мы тут о некрасовской памяти толковали… Декламировать наизусть в каком угодно количестве не только свои, но и чужие стихи умел и МАЯКОВСКИЙ. Чуковский рассказывал, что раз на прогулке Владимир Владимирович потряс его, прочитав ВСЕ стихотворения из третьей книги Блока — «страницу за страницей, в том самом порядке, в каком они были напечатаны там»… В связи с чем совершенно иное звучание приобретает ответ поэта на провокацию одного из слушателей: «Часто ли вы заглядываете в Пушкина?» — «Никогда не заглядываю. Пушкина я знаю наизусть»…
Никогда не заучивал стихов СТЕЙНИЦ — он просто запоминал их навсегда с первого прочтения…
ШОСТАКОВИЧ страницами декламировал на память рассказы любимого Зощенко…
ГАРШИН знал наизусть всего Фофанова. Не оттого, что был его поклонником — просто «потому что раз прочел»… Уникальная память была его проклятьем. Он до мельчайших деталей помнил всё, что происходило с ним в болезненные периоды. Целых два часа перед смертью, пока не лишился сознания, рассказывал он друзьям о том, что испытывал до и во время ставшего роковым прыжка в лестничный пролет…
Слово в слово — целыми страницами — мог цитировать прочитанное годы назад ПРЖЕВАЛЬСКИЙ. В юности еще «ему всегда ясно представлялась и страница книги, где был ответ на заданные вопросы, и каким шрифтом она напечатана, и какие буквы на геометрическом чертеже, и сами формулы со всеми их буквами и знаками»…
Десятилетия спустя мог вспомнить в книге страницу и даже абзац с какой-либо подробностью ФЛОБЕР…
АМПЕР до старости помнил наизусть статьи из прочитанной им в детстве «Энциклопедии»…
Томами мог заучивать стихи ТЕСЛА. Рассказывали, что он унаследовал этот дар от своей малограмотной матери…
ВАГНЕР дирижировал симфониями Бетховена по памяти… Повторим: сим-фо-ни-я-ми!.. Это значит свыше ста партий — одновременно — в одной голове…
ГОРОВИЦ знал наизусть чуть ли не всю существующую музыку — «не только сонаты Бетховена, но и оперы и квартеты Брамса»…
Живший за столетие до него АЛЬКАН не прославился как пианист-виртуоз лишь благодаря своей патологической застенчивости, больше напоминающей одну из форм сумасшествия. При этом есть сведения, что маэстро хранил в голове всю фортепианную литературу…