И что как не всетерпение Анны Григорьевны выступило тогда в роли ангела-хранителя гения? Извольте согласиться, или скажите, где мы не правы…
Не то пижонивший, не то заблуждавшийся Достоевский писал из треклятого Висбадена другому — действительно матёрому и страшному игроку, что, наблюдая за парой сот понтирующих, он, видите ли, вычислил меж них лишь парочку действительно умеющих играть. «Пожалуйста, не подумайте, что я форсю с радости, что не проиграл, говоря, что знаю секрет, как не проиграть, а выиграть. Секрет-то я действительно знаю; он ужасно глуп и прост и состоит в том, чтоб удерживаться поминутно, несмотря ни на какие фазисы игры, и не горячиться. Вот и все…». Уж кого-кого, а Николая Алексеевича учить этим секретам было ни к чему.
НЕКРАСОВЫ играли испокон веков. Карты были их роковой родовой страстью. Как-то будущий поэт спросил отца о пращурах, и тот гордо отчеканил: «Предки наши были богаты, прапрадед проиграл семь тысяч душ крепостных, прадед — две, дед — одну. Я — ничего, потому что нечего было уже проигрывать, но в карточки поиграть тоже любил».
Едва умевший подписать свое имя Алексей Сергеевич действительно ничем не интересовался так, как женщинами, охотой, кутежами и — тут он ничуть не слукавил — игрой.
Знаменитый правнук оказался первым в роду, кто не проигрывал. Известна тирада Белинского, подловленного молоденьким еще Некрасовым на мизере: «Эдак вы нас всех без сапог оставите». Что там с сапогами вышло, не знаем, но за карточным столом г-н Некрасов и впрямь зарабатывал много больше, чем за письменным. Не миллионы, конечно, но сотни тысяч наверняка. Биографы любят уточнять: ах! он обожал не столько барыш, сколько сам процесс схватки с фортуной и факт победы. Дескать, играл лишь, чтобы «размотать нервы». Но рассказывали, что однажды поэт выиграл зараз больше миллиона франков у самого Абазы (крупный сановник, одно время министр финансов — не путать с однофамильцем-композитором, написавшим «То не вечер ветку клонит», «Утро туманное» и др.).
Так что упоение упоением, а навар наваром…
Бог с вами, вступаются все те же биографы: на эти деньги он содержал свой прогрессивный журнал, цензоров умасливал и т. п. Да какая разница-то? Факт остается фактом: играл, чтобы выигрывать. И выигрывал!
И за предков отомстил сполна.
В залах Английского клуба Некрасов был фигурой заметной. Даже ключевой. Завсегдатаи знали: он отлично играет ВО ВСЕ игры, обладает редкой сдержанностью и самообладанием. По большому счету, катала, Николай Алексеевич умел вовремя встать из-за стола. У него была своя система: «Самое большое зло в игре — говаривал он, — проиграть хоть один грош, которого Вам жалко, который предназначен Вами по Вашему бюджету для иного употребления. Если Вы хотите быть хозяином игры и ни на одну минуту не потерять хладнокровия, необходимо иметь особые картежные деньги и вести игру не иначе как в пределах этой суммы».
Раз он не смог перешагнуть через железное правило не ссуживать накануне большой игры и не дал взаймы одному из сотрудников «Современника» пустяковой суммы. Наутро узнал, что тот застрелился. Очень расстроился, оплатил похороны и, если верить биографам, надолго забыл о картах. Но — всего лишь надолго. Не навсегда. Месяца на полтора.
Жаловал Николай Алексеевич и игру на бильярде:
А вот ТУРГЕНЕВ карт не любил. Хотя появлением на свет именно картишкам обязан… Заехал раз сорокалетний кавалерийский офицер Сергей Николаевич Тургенев к самой богатой из помещиц Орловской губернии Варваре Петровне Лутовиновой. Заехал по делам службы: будучи ремонтером гусарского полка, он интересовался закупкой лошадей, а у дамочки как раз имелся чудный конезавод… Разумеется, нужда в копытных выступала исключительно в качестве повода для визита. Красавец и великан Сергей Николаевич к тому времени капитально поиздержался: гусарство, знаете ли, штука специфическая — шампанское, цыгане, карты, опять же… А тут невзрачная, если не сказать страшненькая богачка перезревает. Заехал, в общем… Варвара же Петровна тоже, не будь дура, глазом стрельнула и чуть не с порога: а не сыграть ли нам, ваше благородие, по маленькой? — А по насколько маленькой, душа моя? — А кто выиграет, тот пускай желание загадывает! — Вот даже как? — А чего мелочиться!..
И Сергей Николаевич выиграл практически уже до того как раздали. И в качестве приза тут же испросил руки и сердца хозяйки, подразумевая, сами понимаете, приданое. На что тут же и получил добро. И даже странно, что Иван Сергеевич не в родителей пошел и от вистов всю жизнь уклонялся. Зато к бильярду был неравнодушен. Из его письма: «Встаю в 8 часов. Завтракаю и т. д. До 9. Затем совершаю часовую прогулку. С 10 до 2 читаю или же пишу письма и т. д. … Ах! Я забыл три партии в биллиард, которые я играю каждое утро с доктором»…
Согласитесь: каждое утро — а за язык никто не тянул — это уже в некотором роде зависимость…
Тургенев рассказывал, как вернувшийся из Севастополя Лев ТОЛСТОЙ остановился у него и: «пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты (во всю ночь); а затем до двух часов спит, как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой…».
И это, заметьте, после того, как тот РАЗ ДВАДЦАТЬ давал себе слово «больше этих проклятых карт никогда не брать в руки»… И это после того, как ему пришлось продать для погашения долгов две из пяти, доставшихся по наследству деревеньки (Ягодную — за пять с половиной тысяч и Малую Воротынку — за восемнадцать); и от полутора тысяч десятин земли у него осталось ровно половина… После того как за сущие гроши сбывал на ярмарках породистых скакунов и, пытаясь отыгрываться, зарывался еще глубже… После, наконец, крупного проигрыша в 1851-м, когда элементарно вынужден был до самой службы жить на пять рублей в месяц, пока не расквитался с требователями…
То есть, картежником наш великий писатель был самым пренастоящим. Да и катанием шаров не брезговал: «Никогда и ни в чем так не проявляется человеческий характер, как за бильярдным столом», — заключил он однажды.
Из воспоминаний Гиляровского: «Лев Николаевич в 1862 году (незадолго до женитьбы — С.С.) проиграл проезжему офицеру тысячу рублей и пережил неприятную минуту: денег нет, а клубные правила строги — можно и на "черную доску" попасть…». По причине чего одну из самых поэтических своих книг (это по общей оценке, а по словам Тургенева и вообще — «chef-d’oeuvre Толстого и всей русской повествовательной словесности») — «Казаков» — Лев Николаевич дописывал наспех. Замысленные как роман, они были переданы издателю (Каткову) в виде повести за те самые жалкие 1000 рублей — чтобы поскорее расплатиться. Граф лично рассказал об этом невесте и её сестрам, и девушки расплакались…
Юрием Лотманом был в свое время распространен анекдот, «как Афанасий ФЕТ во время карточной игры нагнулся, чтобы поднять небольшого достоинства ассигнацию, которую уронил, а Лев Толстой, его приятель, запалив у свечи сотенную бумажку, посветил ему, чтобы облегчить поиски»…
А в старости Лев Николаевич играл еще и в шахматы. Чаще всего с композитором Танеевым. Но тут уж ставкою были не деньги. Если партию проигрывал Сергей Иванович, ему следовало играть на пианино, а если не везло Толстому, он читал что-нибудь из новых произведений…
«Нелепую и беспутную жизнь» вел, находясь в вятской ссылке, и едва ли не самый желчный из сатириков земли русской САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН. Под таковою жизнью биографы подразумевают вино да карты. То есть, ставить под сомнение сформировавшиеся в той самой Вятке деловые способности будущего дважды вице-губернатора, никто не собирается. Но и отмахнуться от «нелепой и беспутной» было бы лукавством. Причем сообщается, что за картами Михаил Евграфович бывал необыкновенно раздражителен и попросту нестерпим: без конца бранился и ссорился с партнерами. Но обойтись без игры не мог. А с норовом у него обстояло не гладко еще с Царскосельских времен: юноша закончил этот элитный лицей 17-м по успеваемости из 22-х одноклассников. Имея по поведению всего лишь «довольно хорошо» — за «грубость, курение и небрежность в одежде»…