Пожизненного, как оказалось.
Нет, начиналось всё очень даже неплохо. «Раньше или позже я сколочу себе состояние — как писатель, в политике или журналистике, при помощи женитьбы или какой-нибудь крупной сделки», — пишет он матери в 1832 году.
То есть в 33 года: «раньше или позже»…
И в самом деле: после долгих лет самой настоящей литературной проституции он вроде бы выдирается из нищеты и добивается права требовать с издателей по 60 сантимов за строку. Нет ни одного бальзаковеда, способного дать полный перечень нахалтуренного Оноре в те годы анонимно и в сотрудничестве с кем попало. Иначе как «поделками» многотомные детища «фабриканта романов» той поры даже Цвейг не называет. Но — терпенье и труд, и вот рука набита, и читающая Франция знакомится, наконец, с новым именем — Бальзак. Но это лишь иллюзия успеха (финансового, мы всё о нем). И от этой иллюзии автор «Утраченных иллюзий» не избавится никогда.
Он будет одеваться в сюртуки с золотыми пуговицами, скрываясь при этом от молочника, счетов которого не в силах оплатить…
Он будет популярней Дюма, Сю и всех остальных вместе взятых (за исключением, разве, Гюго), но в Париже не останется ни одного кредитора без его просроченных векселей в кармане, и Бальзак будет бегать от них как заяц от легавых…
Его коммерческие предприятия (помните же: «… или какой-нибудь крупной сделки») будут прогорать одно за другим. Его домик в Жарди будет продан за долги. Он примется превращать в дворец выбранный под семейное гнездышко дом на Рю Фортюне (после смерти писателя эта улица будет носить его имя). Женщина, которую он искал всю жизнь — госпожа Эва Ганская — уже в качестве законной супруги добьет его кошелек, тратя тысячи (десятки тысяч) франков на кружева и бриллианты…
Писать чтобы не писать Бальзак будет до конца дней.
К финалу жизни он вернется на стартовую позицию — к готовности продавать себя за любые деньги…
Владелец театров, газет и разве только не пароходов (яхта, правда, у него была, он подарил ее Гарибальди), ну и просто первый миллионер в истории литературы, разорявшийся — подсчитано — двенадцать раз ДЮМА-отец умер в полной нищете. Точнее сказать, она и считалась бы полной, если бы не попечительство набравшего к тому времени обороты Дюма-сына…
Факт — или снова красивая, но не меняющая сути легенда: на столике у кровати чудом избежавшего долговой тюрьмы и умирающего романиста лежали оставшиеся от его былых миллионов два луидора — те самые луидоры, с которыми юный Дюма когда-то пришел покорять Париж.
Пришел пешком…
Первое, что юный провинциал удачно продал, явившись в столицу — свой великолепный почерк. 13-летним подростком он состоял писцом при городском нотариусе в родном Вилле-Котре. С того же пришлось начинать и в Париже.
Место в канцелярии герцога Орлеанского с окладом в 100 франков досталось ему, разумеется, по протекции. А протекции без рекомендательного письма не бывает. И от д’Артаньяна Дюма отличался в этом плане лишь тем, что его папенька — написал не де Тревилю, а своему бывшему однополчанину и тоже генералу де Фуа… Там, на службе у герцога, молодой невежа получил кое-какое образование: за два года он перечитал уймы книг. Без какой-нибудь системы — просто всё, что попадалось под руку. Читал запоем. Лишая себя сна и не отвлекаясь на женщин, вне общества которых маститого Дюма теперь уже невозможно себе представить (до 500 любовниц насчитают исследователи его яркой жизни)…
Тогда же начал и пописывать.
В соавторстве с парой таких же дилетантов слепил свою (их) первую пьеску «Охота и любовь». Пьеска была дрянь, и не продержалась в репертуаре даже года, но каждый показ приносил каждому из авторов по четыре франка. Свои 350 Александр без раздумий ухнул на издание сборника новелл. Деньги, естественно, улетели на ветер: было продано всего четыре книжечки. И Дюма понял, что надо менять тактику. И стал творить под обожаемого им (и всем Парижем) Гюго…
Драма «Генрих III и его двор» оказалась успешной во всех отношениях. Во-первых, она игралась на сцене Комедии Франсез, на премьере в ложах сидели Беранже, да Виньи и сам Гюго, вынужденные встать вместе со всей публикой, вызывавшей и вызывавшей автора, после того как упал занавес… Во-вторых, пьеса носила антимонархический (на троне сидел Карл X) характер, что подогревало зрительский интерес и симпатизировало покровителю автора герцогу Орлеанскому, олицетворявшему собой всю тогдашнюю мыслимую и немыслимую оппозицию. В-третьих…
Короче говоря, на следующее утро 27-летний Дюма проснулся знаменитым. А через пару дней — еще и богатым: маститый книгоиздатель купил у него право публикации за шесть тысяч франков, что существенно превышало зарплату начальника канцелярии, в которой молодой драматург всё еще имел честь трудиться. Покумекав над этим казусом, герцог любезно перевел Дюма на должность личного библиотекаря с окладом в 1200 франков в месяц.
Это была суперсинекура.
Регулярный доход приносил и «Генрих III», которого Карл так и не закрыл. И офонаревший от столь скорого успеха Дюма «стал носить пестрые жилеты и обвешиваться всевозможными драгоценностями, брелоками, кольцами, цепочками…».
— Все вы, негры, одинаковы, — трунил над ним старик Нодье — Все вы любите стеклянные бусы и погремушки».
Внук чернокожей рабыни довольно улыбался в ответ…
Дальнейшее более или менее известно. Как известно и то, что свое баснословное состояние писатель сделал в известной мере на торговле доведенными до ума чужими рукописями. Во всяком случае, говорили и даже писали, что Дюма скупает их по 250 франков и перепродает за десятки тысяч.
Что касаемо перекупки рукописей и фабул…
В этом деликатном деле Александр Великий (так его звали) не был ни пионером, ни уникумом. Например, идею полета из пушки на Луну Жюль ВЕРН купил у одного горного инженера за вполне конкретные две с половиной тысячи франков. И в отличие от Дюма, расценивавшего пахавших на него негров именно как негров, не уступавший в благородстве своему Немо Жюль настоял на том, чтобы математические расчеты были припечатаны к его роману с указанием имени «соавтора». Но о Верне, чуть ниже…
А вот история не вполне джентльменского отношения к соавтору. А в том, что сэр Артур КОНАН ДОЙЛ был всего лишь соавтором лучшего из своих творений — «Собаки Баскервилей» — история давно уже не сомневается…
Для начала только факты.
«Тут в Норфолке со мной Флетчер Робинсон, и мы собираемся вместе сделать небольшую книжицу под названием "Собака Баскервилей" — такую, что у читателя волосы дыбом встанут», — пишет Артур своей матушке в марте 1901-го. И буквально через неделю: «Мы с Робинсоном лазаем по болотам, собирая материал для нашей книги о Шерлоке Холмсе. Думаю, книжка получится блистательная. По сути дела, почти половину я уже настрочил. Холмс получился во всей красе, а драматизмом идеи я всецело обязан Робинсону»…
ВСЕЦЕЛО — это много или не очень?
Видимо, достаточно. Неспроста же незадолго до этого наш герой писал о Флетчере и своему издателю: «…его имя непременно должно соседствовать на обложке с моим. И стиль, и смак, и вся писанина — полностью мои… но Робинсон дал мне главную идею, приобщил к местному колориту, и я считаю, что его имя должно быть упомянуто… Если Вы согласны вести дело, я хотел бы, как обычно, получить пятьдесят фунтов стерлингов за каждую тысячу слов»…
Тут, правда, имеется уточнение: после того как в повесть о легендарной собаке в качестве разоблачителя был введен убитый автором семью годами ранее Шерлок Холмс, сумма гонорара вот разве что только не автоматически утроилась. И тогда же было решено поделить ее между СОавторами в отношении три к одному. И на титульном листе первого издания значилось: «Появление этой истории стало возможным благодаря моему другу, мистеру Флетчеру Робинсону, который помог мне придумать сюжет и подсказал реалии. А. К. Д.». В свою очередь и Робинсон — известный, между прочим, журналист, редактор «Дэйли экспресс» — не считал нескромным афишировать свое участие в бестселлере. На обложке одного из сборников его рассказов черным по белому значилось: «Соавтор лучшего романа Конан Дойла о Шерлоке Холмсе "Собака Баскервилей"».