Про пару луидоров у смертного одра мы уже поминали…
Еще плачевней сложилась жизнь другого «человека низшего общества и высокого полета» — РЕМБРАНДТА.
Блистательно начав, к тридцати годам он стал самым модным из портретистов Голландии и запрашивал за свои работы неслыханные до него гонорары: изображение лица — 50 гульденов, «в полный рост» — 500.
Восторженные заказчики выстраивались в очередь…
Тогда же он женился на дочери бургомистра Леувардена Саскии ван Эйленбрюх. Взял за ней 40 тысяч приданного, купил в рассрочку двухэтажный особнячок в центре Амстердама и начал набивать его произведениями искусства, дорогой одеждой, украшениями и просто редкими симпатичными вещицами — коллекционирование было непреодолимой страстью художника…
Казалось бы: все логично — расходы по доходам.
Пока в один из прекрасных дней другой уважаемый амстердамец, капитан роты стрелков Баннинг Кока не забраковал одну из лучших его картин — знаменитый «Ночной дозор». Кока сотоварищи решили, что мэтр схалтурил, и они похожи на холсте не на себя, а на каких-то, извините, «призраков». И хваленая очередь к портретисту стала рассеиваться как дым…
В тот же год умерла от туберкулеза возлюбленная Саския, оставив мужу свою точную копию — сына Титуса. Вскоре нянька мальчика начала с его родителем судебную тяжбу: спать, дескать, спал, жениться обещал, а теперь отказывается. А жениться на ней Рембрандту было нельзя — в случае повторного брака он терял права на наследство. А тут и без того не лучшие времена: заказчики к оскандалившемуся, да еще и не желающему прислушиваться к их изменившимся вкусам портретисту нейдут. Опять же — первая англо-голландская война, и спрос на картины не тот, что давеча…
И незадачливый гений кисти остался один на один с самой настоящей нуждой. Он работал, не покладая рук (в это время — в основном офорты), но всё еще не выплаченные за дом семь тысяч гульденов висели над ним как проклятье. И согорожане — не без злорадного уже удовольствия объявили пятидесятилетнего художника банкротом. И упомянутые коллекция, мебель, одежда, даже утварь (всего — 365 предметов) ушли с молотка. И растоптанный судьбой Рембрандт переселился с сыном и гражданской женой Хендрикье в настоящую лачужку в бедном квартале.
Спустя пять лет умерла и его вторая муза. Еще через пять не стало и Титуса (наследственная чахотка). Годом позже покинул мир и забытый всеми 63-летний Рембрандт Ван Рейн. Как следовало из посмертной описи имущества, всё, что осталось от него — «Шерстяная и полотняная одежда и рабочие инструменты»…
По тому же примерно дебетно-кредитному сценарию протекала и жизнь великого ЭЛЬ ГРЕКО… Не сумев завоевать Италии, он перебрался в Испанию и довольно быстро явил ей свои притязания на звание первого портретиста. Обосновался в Толедо. Арендовал 24 самые просторные комнаты в дурной славы дворце покойного маркиза де Вильены, считавшегося чернокнижником и колдуном, и зажил на умопомрачительно широкую ногу.
Эль Греко зарабатывал очень много. У него покупали не только оригиналы, но и копии. Так знаменитое «Эксполио» (по-нашему «Снятие одежд с Христа») художник повторял по просьбе коллекционеров СЕМНАДЦАТЬ раз.
Вот только тратил он никак не меньше зарабатываемого. Известно, например, что по традиции, подсмотренной еще в Венеции, Грек держал на жаловании оркестр, развлекавший его многочисленных гостей во время трапез. Его дом был настоящим паноптикумом дорогих вещей и изысканного комфорта. Довольно непритязательные в быту испанцы не понимали пришлеца. «Получив массу дукатов, — возмущался один, — он большую часть тратил на роскошь жизни».
Вспоминают современники и о великолепной библиотеке художника. Ее составляли инкунабулы по архитектуре, труды великих философов, сочинения религиозного содержания (необходимые всякому образованному человеку той эпохи), книги Гомера, Еврипида, Эзопа, Тассо, Петрарки…
Можно было обойтись без всего этого? Наверное, можно. Но так ли легко творилось бы нерасточительному чудаку на протяжении полувека, проведенного в тех апартаментах?..
Он испытывал материальные затруднения ПОСТОЯННО, и ни один из искусствоведов не может ответить на простой вопрос: почему не иссякший до последних дней живописца поток заказов, не смог обеспечить ему безбедной старости. Дворец ветшал. Музыканты разбежались. Гости испарились. Хозяин всё больше замыкался в своем творчестве, уединяясь в задних комнатах — поближе к кухне, к теплу… Возлюбленный сын и помощник — надежда и гордость Эль Греко — Хорхе Мануэль, обзаведясь семьей, почти забыл отца. Неспроста же разочарованный родитель упомянул в завещании (устном — до письменного выражения последних распоряжений дело не дошло) лишь преклонных лет служанку, ухаживавшую за ним до последних дней…
Опись вещей, обнаруженных после смерти Эль Греко в ошеломлявших некогда великолепием залах, потрясает: восемь стульев, два пустых сундука, три рубашки, два ручных полотенца, пара канделябров да жаровня, у которой старик грел свои немощные ноги…
Плюс картины, эскизы, модели из гипса и воска, проиллюстрированный пятитомный трактат по той самой архитектуре, неразорённая библиотека и развешенные по мастерской миниатюрные копии ВСЕХ полотен художника…
Другое дело — ТИЦИАН! Этот не только знал себе цену, но и ни на минуту не позволял забыть о ней окружающим.
«Тициан — наиболее алчный из людей, когда-либо созданных природой», — вспоминал кто-то из придворных его патрона, герцога Урбинского. «Ради денег он сделает всё, что угодно», — уточнял испанский посол…
Насчет чего угодно — враньё. Величие Тициана в том, может быть, и состояло, что изображая сильных мира сего, он был предельно искренен. Могущественный покровитель художника «повелитель полумира» Карл V запечатлен им сгорбившимся в кресле. Не грозный владыка, а придавленный грузом судьбы одинокий человек. За этот портрет император пожалует живописцу титул графа, звание государственного советника и высший сан «Рыцаря золотой шпоры со знаком Меча и Цепи» — в придачу к тысяче скудо за собственно работу… Заметим, Тициан писал императора не раз, и неизменно получал в благодарность тысячу золотых. Рассказывали, что однажды Карл поднял выроненную художником кисть — чем не знак буквального преклонения перед неземным талантом?..
В Венеции не было вельможи, не мечтавшего однажды попозировать «королю холста». И он писал их — дожей, кардиналов, герцогов, маркизов — всех кто готов был платить за холсты золотом. И они не просто платили — осыпали. Благодаря чему главный художник Венеции (это не славословие — это должность, которую пожаловал Тициану верховный совет Синьории, подкрепив свое решение годовым окладом в 200 скудо) и сам вел жизнь вельможи и уже выбирал заказы подороже. Венеция двадцать лет платила ему, терпеливо ожидая завершения украсившей Золотую Гостиную «Битвы при Кадоре»…
Потом пришел черед раскошеливаться и понтифику. Прозванный последним из великих пап Павел III пригласил лучшего на земле 70-летнего портретиста в Рим, встретил с почестями, подобающими принцу, и разместил по соседству с собой — в великолепных покоях Бельведера. Там Тицианом будет написана «Даная». Увидев ее, некоронованный владыка Рима старик Микеланджело скажет одному из учеников: «Всё что он пишет, совершается здесь, на земле». И наткнувшись на недоуменный взгляд подмастерья, пояснит: «Мы с Рафаэлем обещаем, а Тициан — дает»…
Окружая гостя неслыханным вниманием и заботами, папа хотел, чтобы тот дал и ему. Однако на знаменитом портрете с внуками заказчик вышел не величественным наместником бога на земле, но тем, кем виделся со стороны — согбенным немощным старцем: в этом Тициан был неподкупен. Он любил деньги, но, зарабатывая их, угождал не платившему, а вечности. И чем тверже соблюдал это правило, тем щедрее сыпалось золото в его сундуки…
С другой стороны, мы вроде бы только что убедились, что не бывает сумм, каких не смог бы растранжирить даже самый обласканный фортуной художник. Здесь же всё наоборот: Тициан, не сумевший превзойти в обожании роскоши одного лишь Рафаэля, только богател год от года. К финалу жизни он владел несчетными поместьями, виллами, домами. И пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение финансовому благополучию этого титана Возрождения, мы натыкаемся на коротенькое, но всё объясняющее упоминаньице: финансовые дела художник вел при помощи немецкого банкирского дома Фуггеров. Всё верно: он умел зарабатывать, а сохранение и преумножение доходов благоразумно перепоручал профессионалам.