3. А ТЕПЕРЬ я перейду к делу. К делу, сказал я. Есть только одно дело. Откуда оно взялось? У меня нет душевного покоя для подобных дел.
То, что неизменно сводит меня с ума, это — действительность. Исключительно она. В особенности она. Фактически она — больше, чем что-либо другое. (Делает ли это меня мономаном? Мономания[95] ли это — быть занятым одной лишь действительностью? Ведь чем-то же надо интересоваться…)
Стало быть, действительность. Или просто-напросто — мир, или Вселенная. Ребёнок, лишённый родителей, получает много имён. (Это не любимые дети, а подкидыши получают много имён. Те, кого находят на лестнице. Те, кто парит в воздухе в пустой комнате.)
Действительность!
Можно ли произнести это слово, не ловя ртом воздух? Потому что есть ли кто-то, знающий, откуда оно появляется? Быть может, кто-то из присутствующих в состоянии разузнать адрес того человека?
Я теперь у корня проблемы. Откуда появляется мир?
Я знаю, на этот вопрос есть ответ. Проблема заключается лишь в том, что ответ отнюдь не находится в пределах досягаемости. Проблема есть, она существует, она живёт где-то своей жизнью, но это — за моей спиной, за стенами той берлога, где я проживаю свою жизнь.
Должен ли я согласиться с этим? Я имею в виду: должен ли я согласиться с тем, чтобы прожить всю свою жизнь в мире, о котором я не знаю, откуда он появляется?
— Мир! — сказал я.
Он словно большой камень, который внезапно начинает парить над городом не очень высоко. Он есть только там, он совершает свой полёт вовсе не ради объяснения своего поступка. (Тогда им следовало бы открыть глаза. Ха-ха! Так им и надо. Камень на несколько сотен тысяч тонн. Парит в воздухе. Да, парит!)
Вы слышите это? Вы подумали о том, что у мира никакого адреса нет? Да и названия тоже. Пусть будет ясно: «мир» — это наше личное наименование того призрака, который нас окружает. И более того, более того! Ведь этот призрак, что внезапно высовывает голову из ничего, — это не только наш дом. Это — мы сами. Это мы — дети-сироты. Это мы высовываем голову из ничего.
Что ты сказал?
— Бог! — сказал ты. Да, подумать только, ты это сделал! Ты сию минуту воззвал к нему.
Но позаботился ли он о том, чтобы оставить хотя бы свою визитную карточку? Быть может, существует тайное горное ущелье, где он написал свой опус? Или же его просто-напросто нет? Что будет тогда с нашим миром? Именно об этом мы и говорим. В настоящий момент мы как раз об этом и размышляем. (Нужно уметь сосредоточиться на одной теме.) Откуда появляется этот колосс? (Всё-таки я — мономан. Во всяком случае, отчасти — мономан. На ближайшее время я сделал выбор: отставить все прочие вопросы. У меня нет младенцев, чтобы менять им пелёнки. Я выключил телевизор. Котировка курсов на бирже пусть подождёт до завтра)
4. НАШ МИР был темой разговоров с коллегами сегодня вечером. Добро пожаловать все! Ты сказал, он существовал вечно! С этим покончено. А почему бы и нет? Ну да, это здравая мысль. Она в известном смысле неизбежна. Но разве это не абсурд? Мы, само собой разумеется, можем представить себе мир, который существовал всегда. Но может ли мир существовать вечно? Не следовало ли ему однажды превратиться во что-нибудь другое? Это — мой пуант. 1:0.
Ещё одна разумная мысль — мир создан Богом, и Бог существовал всегда. С этим — покончено! Это тоже здравая мысль, — но не такой же абсурдный факт. Мы зашли так же далеко. Мы только наметили проблему. Мы повстречали в дверях самих себя. 2:0.
Наше маленькое исследование всё ещё не закончено. Откиньтесь на спинку стула или — ещё лучше — сядьте поудобней. Продолжим наши рассуждения.
Кто сказал, что мир существовал всегда? Он не может существовать всегда Это мы уже установили. Но если он не существовал всегда, он должен был превратиться однажды в нечто бессодержательное. Стало быть, в первой инстанции. (Tertium non datur).[96]
Мы, само собой разумеется, можем отложить решение этой проблемы на бесконечное число колен рода человеческого. Но в конечном счёте — что-то же однажды должно было превратиться в ничто.
Эта мысль не только очевидна, она — ещё и трогательно проста. Настолько проста, что даже ребёнок в состоянии её понять. Некогда мир не существовал вовсе, а потом он вдруг возник. Стало быть, возник из ничего. Привет! Как говорилось — мысль проста. Однако факт — провокационный. 3:0.
А что всё-таки, если не Бог создал мир «ех nihilo»[97], как говорят теологи. И тут на ум приходит мысль, что мы несколько поторопились с нашим исследованием. Ибо способности Божьи превосходят способности человеческие. (Но довольно об этом!) Не будем слишком торопиться отрицать существование Бога. Это может оскорбить его. (Ну да, это может быть также наказуемо, но это — совсем другое дело. Этому вопросу должен быть посвящён эпистемологический доклад[98].)
Итак, Бог создал мир. Сам Бог сотворил его. Что с ним случилось? Мы вращаемся совсем в другом обществе. Существовал ли он всегда? Нет, нет — эту возможность мы уже отвергли.
Остаётся лишь одна последняя возможность. Бог сотворил мир, но до этого он создал самого себя.
Мысль об этом столь здрава, столь разумна, столь наивна и столь проста, что она соответствовала объёму учебного материала детского сада в нашем культурном окружении в течение нескольких тысячелетий. Если же придирчиво рассмотреть эту мысль, придётся всё равно от неё отказаться. Подобную мысль следует назвать парадоксальной, чтобы не сказать — обманчивой. Или искалеченной.
Она — как змея, кусающая саму себя за хвост.
Второй раз за пять минут мы освободились от проблемы. Мы проделали фокусы мартышки. Мы спрятали наши головы в песок.
То, что мы называем Бог, это — наскоро найденное промежуточное звено, спасительная планка логики для душ, терпящих бедствие на море. Невозможное, безумное остаётся столь же непоколебимым как с Богом, так и без него.
4:0 и нокаут.
5. НИКАКОГО ПУТИ мысленно не найдёшь. Для меня — это абсолютный постулат. Действительность не поддаётся пониманию. Мир — противоречие самому себе.
За повседневной оболочкой надёжности — мир настолько невозможен, что скоро я буду не в состоянии дольше пребывать здесь. Для того, кто не дал поглотить себя стирке пелёнок и семейным проблемам, мир — непрерывная провокация. (Семейные проблемы! Только у мартышек есть «семейные проблемы». Сам же я пытаюсь быть человеком.)
— Откуда происходит мир? — спрашиваю я.
Я повторяю:
— Откуда происходит мир?
Семьсот раз на дню задаю я себе этот вопрос. Но всё бесполезно.
Мне хотелось точно и основательно исследовать действительность, найти объективное объяснение — или ответить на этот вопрос самому. Но даже если я нахожусь в центре предмета своего исследования — даже если я ем, и сплю, и думаю в это время, — все мои усилия напрасны. (Что толку думать, говорил я. Теперь необходимо внести ясность в проблему. Мысли — всего лишь рефлекс тех самых ощущений, которые заставляют думать о коровах и овцах. Разница между мной и коровой по кличке Дневная Роза состоит лишь в том, что я не мирюсь с положением вещей. Я отказываюсь войти в хлев. Или, вернее: я стою в хлеву, крепко привязанный, спиной ко всему, что представляет интерес. А теперь я хочу выйти оттуда. У меня от пребывания здесь расстраивается желудок.)
Мир — это невозможность. Но он неизменно выдаёт себя за действительность. Таким он, вероятно, многими и воспринимается. Меня самого следует назвать достопримечательным исключением, джокером в колоде карт. Зато я абсолютно уверен в своём деле. (Могу заверить, что оспаривать тот мир, в котором, как общеизвестно, ты бродишь вокруг, да и около, — задача вовсе не благодарная.)
Можно проснуться после неприятного сна и отмахнуться от мира снов сразу же после того, как очнулся. Но не так обстоят дела с действительностью. Она не сделает даже ни единого шага назад. (Когда я утром просыпаюсь, мне всё чаще и чаще случается пренебречь действительностью и снова погрузиться в сон. Но вовсе не потому, что мои сны имеют некое преимущество перед тем, как и где я просыпаюсь. Сон может быть столь же безумным, столь же абсурдным. Однако — мой пуант — такой сон не реален.)