- Я, мама, не против добрых дел. Я против твоего упорства: вот чего тебе у нас не живётся? Дом большой, места всем хватит. Не хочешь вместе с нами жить — купим тебе домик в самом Норртелье, будем навещать постоянно.
- Ой, ну что ты такое говоришь, доча? В чужой стране, не зная языка — что ж это за пытка на старости лет? Нет, не уговаривай! В клинику вот с удовольствием ездить буду. Да ты ко мне приезжай, как время найдёшь. У тебя теперь тут не только мы с Ниной, да Аннушка с ребятнёй — сынок крёстный имеется! Хорошо ты сегодня с Мишенькой на руках в церкви смотрелась, доченька! Аж залюбовалась я, да всплакнула тихонько... Вы-то с Петей как — не хотите меня внуками осчастливить? Пора бы уж…
Мария Николаевна, переведя тему на сегодняшние крестины и около детскую тематику, невольно наступила Мари «на больной мозоль».
- Ма, ну я же просила тебя...Не получается у нас никак…
Мать прикрыла рот ладошкой:
- Прости, доча, дуру старую! Сама не заметила, как сорвалось…
- Не оправдывайся, мамуль, я тебя прекрасно понимаю. Видимо, сильно я бога прогневила, что не даёт мне матерью стать…
- А давай-ка мы с тобой чайничек вскипятим, да Кузьминичну позовём: я видела, ты снова эклеров моих любимых купила?
- Купила, мам, нигде таких вкусных пирожных не едала, как в Питере. Домой вернусь — в дверь не влезу!
- Да брось ты! Худая, как трость — мужу и подержаться не за что!
- Оооооо, ему только допуск к телу дай — он найдёт за что подержаться…
Набирая в чайник воды, Мари улыбалась, вспоминая только что произошедший разговор: «Хорошо, что Мишка сейчас у Наташи родился — может, примирится мама с тем, что внуков у неё, скорее всего, уже не будет...»
До самого отъезда дочери Мария Николаевна больше не затрагивала болезненную «детскую» тему. Но, провожая Мари на самолёт, со слезами на глазах сказала:
- Я, доченька, помолюсь за тебя. Дал мне господь с тобой увидеться, может, услышит слово материнское — пошлёт вам благословение. Без детей женщина — словно птица с подбитым крылом, не познать ей настоящей высоты полёта. Езжай, с богом! Всё хорошо будет, я верю!
Почти всю дорогу от Санкт-Петербурга до Стокгольма звучали у Мари в голове материнские слова. Они разбередили едва зажившую рану в душе: напомнили - помимо бесконечных попыток обзавестись наследником - первые годы их с Петером совместной жизни. Сколько надежд и планов пришлось им похоронить с той поры!
Мари шла по залу прибытия аэропорта Арланда, не оглядываясь по сторонам. Её никто не встречал. Петер мотался с туром по Европе. Озадачивать просьбами его родственников или соседей Якобссонов не хотелось. Взять такси до Норртелье - не проблема. К тому же, подлетая к Стокгольму, Мари невольно залюбовалась осенним разноцветьем города. Конец сентября выдался необычайно тёплым. По небу плыли задорные кудряшки редких облаков. Полуденное солнце собирало все свои силы для того, чтобы не только ярко сиять в глубоко-синем небе, но и согревать прохожих, с удовольствием подставляющих лица его ласкающим лучам.
Возвращаться в пустой Дом не хотелось. Эмиль, по старой памяти, перебирался жить к бабушке, если родители разъезжались по своим делам. Можно, конечно, заехать к свекрови, забрать его и отправиться в Норртелье вместе: с сыном Петера Мари поладила с того самого момента, как их представили друг другу. Даже нелёгкий тинэйджерский возраст проскочили без проблем. В прошлом году, вручая мачехе подарок на день рождения, Эмиль сказал, что считает Мари своим самым лучшим другом и она невольно прослезилась. Для неё Эмиль порой оказывался больше, чем другом, так как помогал гасить их с Петером стычки до того, как они успевали разгореться в серьёзный костёр.
Сразу после её переезда в Швецию, они с Петером старались как можно больше времени проводить вместе. Но в последнее время Мари даже облегчение какое-то испытывала, если муж не предлагал ей отправиться вместе с группой в турне. У них по-прежнему находились темы для разговоров и, возвращаясь домой, Петер первые пару дней не выпускал её из спальни, раскаляя простыни из высококачественного египетского хлопка любовными играми. Но в ежедневной суете уже не столь остро ощущали они отсутствие друг друга рядом. Мари перестала болезненно реагировать на провокационные фотографии в прессе, соцсетях или личной почте, и Петер даже обижался порой на это. Подозревал, что её чувства к нему совсем остыли. Приходилось парировать тем, что хотелось бы подольше сохранить оставшиеся не истрёпанными волокна нервной системы. Но если Мари бывала в настроении, она открывала злополучные фотографии и сопровождала каждую из них столь забористыми комментариями, что Наттгрен, нахохотавшись до слёз, просил пощады.