«Похоже, всё, что можно было съесть, уже съедено.»
Интересно, сколько дней она не выходила из дома?
И ладно, если бы погрузилась в работу, словно подводная лодка в океанскую пучину…Нет, ей отчаянно не писалось...На душе скреблась когтями, скорее похожими на кинжалы, целая армия голодных и злых кошек.(Внутренне поёжившись, женщина потёрла чуть ноющую коленку, которую поранила Лаки.) Попытка заглушить внутреннюю неразбериху работой над новой книгой зашла в тупик. Муза-вдохновительница, по всей видимости, вскочила на генератора идей Пегаса и зажигательная парочка ушла в очередной загул.
Дверца холодильника захлопнулась с тихим причмокивающим звуком. Смотри — не смотри, продуктов от этого на полках не прибавится.«А ведь заказ продуктов с доставкой на дом ещё никто не отменял!» - мысль прозвучала в голове громко, будто её озвучил кто-то, стоявший за её спиной.
Взгляд зацепился за пакетики порционных сливок — их упаковка почему-то напомнила о пчелиных сотах и тут же захотелось не только полакомиться ложечкой душистого цветочного мёда, но и пожевать это «чудо строительного искусства» — пчелиный воск.
Слюноотделение заметно усилилось.
Так, не отвлекаемся! Сливки... Чего она хотела от сливок?
«Кофе! Вот что выручит меня в очередной раз! Ну, по крайней мере, придаст бодрости... Жаль, не сможет спасти от дурацких дум...» - за подобными размышлениями хозяйка квартиры смолола на старинной ручной мельничке тщательно отмеренную порцию кофейных бобов.
Бобов не простых - особой прожарки. Присылаемых из Франции одним из её бывших возлюбленных.
Вместе с кофейным ароматом на ум пришла старинная песенка, которую наигрывал шарманщик у кафе, ставшего местом расставания с ничего не подозревающим молодым человеком.
В тот день Парижем правила самая величественная императрица всех времен и народов - весна. Проходившие мимо люди в ярких одеждах несли в руках ненужные плащи и куртки, прихваченные из дома утром, беззаботно смеялись и довольно щурились на солнце, светившее удивительно ярко. Его лучи согревали прохожих, подобно материнским объятьям.
Шарманщик Жан-Поль, сгорбленный тяжестью лет не самой простой жизни, кутался в потрёпанный балахонистый плащ и руки его прятались в вязанных митенках— для того, чтобы согреть скрюченные артритом пальцы.
Прислоняясь к каменной стене дома, в котором располагалось кафе, он почти сливался с ней. Оба они были стары — и дом, и шарманщик, поэтому понимали и поддерживали друг друга, как могли. Устав крутить ручку своей верной подруги, Жан-Поль опирался согбенной спиной о стену. Стена - равнодушная и холодная, как старая дева - не могла согреть старика. Но она давала надёжную опору в минуты отдыха, с годами становившиеся всё продолжительнее.
Рука с искорёженными болезнью пальцами ласково гладила лакированные поверхности шарманки. Та, словно первая городская красавица на губернаторском балу, выделялась замысловатой резьбой по дереву, керамическими вставками с рисунками, запечатлевшими четыре времени года, и начищенными до блеска хромированными деталями.
Всё богатство, весь смысл жизни Жан-Поля заключался в этой красавице, год за годом певшей свои песни. Она вела мелодию, чуть похрипывая и изредка сбиваясь с такта - и люди замедляли бег; некоторые останавливались и слушали, прикрыв глаза, подпевая знакомому мотиву. Выпадали и такие дни, когда слушатели дарили несколько минут своей драгоценной жизни старому шарманщику, рассказывали истории любви и радости, расставания и грусти, одиночества и отчаяния и, уходя, оставляли в старой жестянке из-под печенья несколько бОльшую сумму, чем изначально рассчитывали...
В тот момент, когда она бросила возлюбленному своё признание, как использованную салфетку в мусорную корзину, музыка вдруг стихла. Казалось, на краткий миг всё замерло вокруг: шарманщик, прохожие, облака в небе, голуби на карнизе второго этажа...
Потом мимо террасы проехал мальчишка-курьер на старом велосипеде с облупившейся краской на раме. Он тронул рычажок звонка и тот прозвенел юношеским фальцетом, вспугнул стайку голубей с карниза. Птицы взлетели, следом за велосипедным звонком вспоров тишину звуком трепещущих крыльев. Шарманщик достал из кармана видавший виды сатиновый носовой платок и громко высморкался.
Жизнь снялась с паузы и пошла дальше.
И Анри вдруг запрокинул голову и громко захохотал — у него были великолепные, ровные, белоснежные зубы. Как давно они знакомы? Достаточно для того, чтобы заметить их идеальную жемчужность раньше. А вот не обращала внимания - и этим уже многое сказано об их отношениях...
Казалось, молодой человек смеялся целую вечность. Наконец, смех стал стихать, перешел в полувсхлип - полустон и резко оборвался: так захлопнувшаяся дверь отрезает доносящиеся из комнаты звуки. Анри вытер выступившие слёзы тыльной стороной ладони, притянул к своим губам её похолодевшую от волнения руку, поцеловал кончики пальцев и сказал:
- Я знал, что однажды придёт момент для этого: «Анри, между нами всё кончено!». Но это немыслимо — ставить жирную точку в такой прекрасный день! Как насчёт того, чтобы остаться друзьями?
- Возможна ли дружба между бывшими любовниками? - взгляд пытался нырнуть в оставшийся на донышке кофе. Спасительный момент - можно вытребовать обратно свою руку, чтобы сделать глоток из расписанной цветами и бабочками фаянсовой кружки. Вкус полуостывшего напитка оказался ещё приятнее, чем был, когда заказ только что принесли.
- Вот мы и посмотрим… - Анри расстался с её ладошкой с сожалением, но тут же потянулся к ней губами.