9. "Йо-хо-хо и бутылка рому!"
«Боливар» остался в подземном гараже — остывать и отдыхать.
Лифт полз наверх — слишком медленно по ощущениям Мари.
Она стремглав понеслась к двери, от которой бежала, как чёрт от ладана, всего лишь несколько часов тому назад и на которую сейчас готова молиться.
- Морис, я вернулась! - крикнула она в глубь квартиры, едва только замок входной двери защёлкнулся за её спиной.
Темнота.
Тишина.
Запах ароматизатора воздуха.
- Морис, ты где?
- Ммммявк! - где-то за стеной кошачья тушка приземлилась на пол со стуком, чуть приглушённым мягким ворсом коврового покрытия.
Мари щёлкнула выключателем в гостиной — яркий свет залил огромную комнату.
Белоснежному ковру, усеянному пеплом, когда она убегала из дома, явно пытались вернуть первоначальную чистоту. Почти успешно. Ей вдруг стало стыдно за свои детские выходки. «Нервишки-то у меня совсем в разнос пошли...»
На чёрной лакированной поверхности журнального столика — режущая глаз белизна бумажного листа. Этот лист явно не сулит ей ничего хорошего. Рука задрожала. Угловатые буквы, написанные с сильным нажимом, заплясали в такт этой дрожи, отказываясь выстроиться в стройные ряды. Мари осторожно опустила мотоциклетный шлем на пол, ухватила лист обеими руками за противоположные края, держа бумагу крепко и как можно дальше от лица, словно от неё дурно пахнет...
«Мари!
Мне нужно срочно быть в Париже!
Почему твой мобильный не отвечает?
Морис»
- Потому, что я оставила дома этот чёртов мобильный телефон! Потому что хотела, чтобы ты искал меня и волновался, мсье Лангелитье! - со злостью бросает Мари невидимому собеседнику, пока нервные пальцы рвут листок на кусочки.
Ещё и ещё раз.
И ещё.
Пока белый ковёр не усеян белыми же бумажными хлопьями, словно первым утренним снегом в ноябре.
Следом за обрывками мужниной записки на ковёр плюхнулась Мари Амиди — не преуспевающая писательница, а покинутая на растерзание пустоты и одиночества женщина. Рыдания сотрясали тело, до сих пор затянутое в мотоциклетные «доспехи».
Чёрное на белом.
Элегантное сочетание.
Но Мари не могла увидеть себя со стороны, а мысли, хлынувшие излишком воды через старенькую плотину, далеки от дифирамбов в собственный адрес.
Её терзала навязчивая мысль: неужели она всего лишь неудачница? Почему раз за разом успех в творчестве оборачивается провалом в личной жизни? Ощущение ненужности, отверженности разъедает словно кислота. Что значат баснословные гонорары, восторженные письма поклонников, насыщенность рабочего графика — когда душа стонет от одиночества в толпе и корчится от боли?
« - Я не могу жить без любви, - однажды призналась Мари Морису, - но чем ближе я к ней подхожу, тем быстрее она стремится от меня скрыться… » - по окнам шуршал затянувшийся на несколько дней снегопад, голова Мари покоилась на груди Мориса, им было тепло и уютно вдвоём. Лангелитье крепко прижал её к себе, покрывая неспешными поцелуями лицо, плечи, грудь…Это была волшебная ночь. Плавясь в руках Мориса воском горящей свечи, Мари надеялась на то, что наконец-то догнала беглянку-любовь, наступила на её плащ, держит крепко и никуда не отпустит!
Получается, что она ошибалась.
Рука снова потянулась к пачке сигарет, но замерла в нескольких миллиметрах от коробочки. Нет. Не стоит. В висках уже молотом по наковальне стучит от никотиновой отравы. И квартиру придётся проветривать заново.
Глаза жгло, словно не слёзы, а горячий песок рвались из них наружу. Желание в очередной раз залить спиртным возникающие проблемы привело на кухню: где-то здесь, в недрах так не вяжущегося с мрачным настроением светлого кухонного гарнитура, притаилась бутылка рома.
"Будь благословен человек, придумавший этот славный напиток!" - Мари достала из тумбочки бутылку выдержанного "аньехо". Звяканули, торопясь упасть на дно широкодонного бокала, кусочки льда. Их много - первая порция у неё всегда разведена на совесть, чтобы чуть смягчить крепость напитка.
- Ну что, Мари, отключаем на сегодня тормоза? - пробормотала Мари себе под нос, устраиваясь на полу у огромного панорамного окна,. Она пила обжигающую горло жидкость, словно воду, и безучастно смотрела как в раскинувшейся под её ногами пропасти зарождалось утро очередного дня.
Ром помог на некоторое время отключить чувства и не давать хода мыслительным процессам. Глаза фиксировали, как изменяется цвет неба, как мир становится похожим на детскую акварель - с чуть размытыми по краям рисунка красками. Руки подносили бокал к губам, добавляли лёд из термоса, в котором часть ледяных кубиков уже начинала подтаивать. Бутыль опустела на треть, в голове начали вращаться лопасти огромного вертолёта и вдруг - на этой грани сознательного бодрствования и полусонного бреда - подобно сообщению в интернет-чате, всплыла мысль о том, что ещё не поздно всё исправить.
Пытаясь удержать равновесие, как моряк во время бортовой качки, Мари добралась до своего рабочего кабинета, забронировала у Air Transat билет на прямой рейс до Парижа и, попросив консьержа разбудить её в полдень, отключилась на кушетке, установленной в этой комнате не так уж и давно. Как раз в то время, когда они с Морисом стали больше внимания уделять каждый своей работе, а не друг другу.
Сон был похож на реальный провал во времени и пространстве: ни воспоминаний прошлого, ни видений из будущего. Чёрная космическая пустота с момента засыпания до телефонного звонка, о котором Мари мудро распорядилась, отправляясь на боковую. Ром всё ещё продолжал свою успокаивающую работу. Пожалуй, она была чересчур спокойна - робот с минимальным набором функций по жизнеподдержанию, но этого набора на данный момент вполне достаточно.
Прохладный душ, любимый кофе и пара бутербродов.
Отменить визит в парикмахерскую, сообщить в парочку комитетов по организации благотворительных мероприятий о том, что её некоторое время не будет в городе...
Накормить кошку, собрать сумку в дорогу, справиться о наличии свободных мест в "кошачьем отеле", куда приходилось пристраивать Лаки в моменты форс-мажоров. Уговорить сопротивляющееся животное забраться в переноску, выслушать порцию недовольного шипения, убедиться, что дверца переноски плотно закрыта.
Всё. Можно ехать.
В международный аэропорт Квебек-сити Мари Амиди отправилась в солнцезащитных очках, скрывающих измученные покрасневшие глаза, с чуть помятым лицом и душой, в которой на замысловатых качелях взмывают вверх и падают вниз Боль и Пустота.