В соблазнительной полупрозрачной тряпочке.
- Ну, погоди у меня!
Мари не успела среагировать на внезапный бросок в её сторону. Наставник студии восточных единоборств сгорел бы со стыда, увидев, как легко она сдалась. Мгновение — и опрокинута на спину, укрыта горячим телом, вдавлена в шикарный сексодром до хруста тонкий костей…
- Больно, Петер! - хрипела и вырывалась Мари.
- Мне тоже было больно… - начал было Наттгрен и осёкся. Ни к чему ей знать, что он мучился как пятнадцатилетний пацан, пока она позировала перед объективами в Париже.
- Вредно бросать мужика одного на произвол судьбы! - пыхтел Петер, пытаясь разобраться в хитросплетениях женского одеяния.
- Кто кого бросил, - хмыкнула Мари и одним движением плеча избавилась от своей тряпочки, тут же вцепившись коготками в петерово нижнее белье.
«Пожалуй, надо ей тоже помочь, а то плакали боксеры от Кельвина Кляйна».
Дождались.
Оба.
Жадными руками, губами, глазами — изучать друг друга.
Прижимаясь, чувствовать каждую впадинку.
Горячо.
Еще горячее.
Нечем дышать.
Голова кружится.
В крови взрываются пузырьки шампанского.
С кончиков пальцев течёт неведомая энергия — покалывает и щекочет, повышая чувствительность кожи.
Закутать руки в его волосы…
Длинные пряди - словно тонкий шёлк.
Водопад, сводящий её с ума.
Улыбка порхает по губам Мари лёгкой бабочкой.
Дыхание учащается.
Руки снова пускаются в долгое путешествие по телу Петера, вызывая у того дрожь и терзая желанием.
Огромные глаза Наттгрена распахнулись — сегодня ему хочется не только чувствовать — ВИДЕТЬ!
Тела не идеальны.
Не идеальны души.
Не важно.
Губы скользят по груди.
Руки сжимают упругую плоть ягодиц.
Стон.
Чей?
Какая разница?
Что она делает?
Бархатом губ по белому, как сметану телу (не до загара, весь год в студии торчал!)
Мерзавка!
Богиня!
Устраивает сладкую пытку, рвёт из недр души звериный крик.
Улыбается, слизывает с губ полупрозрачную каплю.
Щурит свои хитрые глазищи.
Довольно потягивается — гибкая, как кошка.
Опускает голову на грудь Петера — а там сердце бухает, что твой церковный колокол.
- Мари… - хрипит он. Голос испарился в те же дали, куда закинула его душу эта хрупкая женщина.
Теперь уже его пальцы тянутся к её волосам — тонким и лёгким, как нити паутины.
Ресницы подрагивают.
На щеках румянец.
Под кожей бьётся голубая жилка.
Чуть коснуться губами шеи, слизнуть капли пота в соблазнительной ложбинке.
В ответ — стон, тягучий и сладкий, как взбитые сливки.
«Ну что ж, милая, сейчас я тебе отомщу!»
Что он делает?
Тело дрожит, податливо и бесстыдно раскрывая все свои секреты…
Делай со мной всё, что хочешь — я не принадлежу сама себе.
Кому?
Тебе.
Или никому.
Или всем.
Нет больше тягостных размышлений, желания тела заглушают тоску и боль души…
- Я хочу…
- Тебе можно всё…
- Ах, так…ну тогда...
- О, боже мой! Петер, что...ты...делаешь?!
Обнажённые тела на смятых простынях.
Солнечные зайчики скакали сквозь щели в портьерах, россыпью плясали, где им вздумается — помешать сладкому сну они не в силах!
Чёрные волосы перепутались — переплелись на подушках.
Переплелись и пальцы рук — не потерять друг друга даже во сне! Не дать раствориться в ночной мгле, в утреннем тумане, в завесе проливного дождя, в водопаде солнечных лучей, оставив только жгучие, как крапивные розги, воспоминания. Чтобы потом снова — искать, ждать, теряя покой и самообладание.
Иллюзия. Сказка. Химера. Сон.
Притяжение. Воплощение.
Радость.
Радость узнавания.
Радость обладания.
Страх.
Страх зависимости.
Страх одиночества вдвоём.
Страх потерять самодостаточность.
Страх стать не интересным и не нужным, как лекарство, которое уже подействовало.
Сахарной зефиринкой в чашке какао исчезнуть, растворившись в любимом человеке, оставив лишь радужные разводы на поверхности...
- Как ты меня нашла?
- Открою секрет — моей бабушкой была сама Мата Хари!
- Да ну тебя. Я серьёзно!
- А если серьёзно, то я нагло обманула твоего менеджера, прикинувшись организатором супер-шоу и хитростью выманив твоё расписание.
- Да ты опасная штучка!
- Опаснее, чем ты думаешь...
Время то бешено летело, то тягуче тянулось за пределами номера. Но смотреть на часы им даже в голову не приходило. Говорят, что счастливые часов не наблюдают. А Мари Амиди и Петер Наттгрен ощущали себя сейчас до неприличия счастливыми...
Неделя пронеслась, словно один день — из разряда тех, что заполнен событиями под завязку и пролетает, как скоростной поезд мимо заброшенного полустанка.
Наступила ночь, с приходом которой Мари не ощутила ставшего привычным расслабленного умиротворения.
Петеру сегодня не нужны были ни снотворное, ни спиртное — он забылся тем счастливым сном, которым спят только дети и влюбленные. Мари смотрела на него с нежностью, но чувствовала, что в её душе снова образовался чёрный омут тревожной тоски.
«Откуда она берется? Зачем? Почему именно сейчас? Когда я уже разберусь в себе?»
Тихонько выскользнула из-под руки Петера, отяжелевшей во сне.
Полупрозрачная тряпочка сделала свое дело, она больше не нужна. Так и осталась лежать лёгким белым озерцом на тёмном ковровом покрытии — невесомая, хранящая запах её духов…