— А как насчет тебя? Где ты, черт возьми, пропадаешь?
Бен сказал, что провел последний месяц в отпуске, выращивая овощи в монастыре штата Виргиния.
— Молился? — спросила я.
— Монахи молились. А я наслаждался тишиной.
— Почему ты туда уехал? — спросила я, зевая.
— Я нуждался в перерыве. Я был слишком напряжен, когда уезжал. Не мог спать, не мог есть. Стоило мне закрыть глаза, и я видел мятые газеты.
— Что это значит? — спросила я, потирая висок.
— Не знаю, что это значит. Просто так было. В моем воображении, в моей голове… От этих истрепанных газет я буквально задыхался. Наверное, все дело в той белиберде, о которой сообщала в ежедневных новостях Алисия. Я закрывал глаза и видел свои руки, пытающиеся разгладить эти газеты, но они были слишком мятые. И единственное, что я мог сделать, чтобы заснуть, — это представить себе холодный гладкий камень в моей голове. Но с тех пор как уехала Алисия, мне стало слишком сложно представлять себе этот камень. Я видел только собственные руки, которые снова и снова разглаживали эти проклятые газеты, и задыхался. Жуткий способ пытаться заснуть.
Я закрыла глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
— Когда это началось?
— Прошлой весной. После смерти мамы. И стало хуже, когда застрелили дядю Алисии и она уехала. Мне было жаль его, но в то же время все равно. Я был настолько взвинченным… А она стала совсем другой после смерти дяди. Она постоянно отталкивала меня, пока я не начал чувствовать себя тунцом.
— Тунцом? — спросила я, пытаясь избавиться от определенно рыбного привкуса в глубине глотки.
Бен напомнил мне свою теорию о тунце, которую он выдвинул в старшей школе. В места, где запрещено есть — библиотеки, классные комнаты, — учащиеся могли пройти с бубликами, крендельками (если они медленно жуют) и даже с сэндвичами. Почти все сэндвичи можно было пронести с собой, кроме сэндвичей с тунцом. Тунец не мог пройти незамеченным. Даже люди, которые обычно садятся на задние ряды и предпочитают рассказывать там анекдоты, обязательно встанут, сморщив нос, и поинтересуются: «Это что, тунец?» То же самое можно услышать и в обеденном зале, если кто-то оказался не в настроении. Тунец везде не при делах. И тунца тебе будут вспоминать еще долго, при каждом удобном случае.
— Ну как она могла заставить своего парня чувствовать себя тунцом? — спросила я. — Алисия же твоя невеста, а не развлечение на одну ночь.
— Моя невеста? — переспросил Бен. — Мы с ней не виделись в течение четырех недель.
Я не знала, что ответить на этот вопрос, и просто посоветовала поговорить с Алисией.
— Она остановилась у своей тети и кузины, — сообщила я. — Теперь у нее есть телефонный номер.
— Она знает, как со мной связаться, — угрюмо произнес Бен.
— Ты был в монастыре полтора месяца, — напомнила я.
— Она все еще носит кольцо? — спросил брат.
— Не носит. И мы должны вернуть его.
— Мы? — повторил Бен.
— Это мамино кольцо.
— Маме оно больше не нужно, Холли, — холодно заявил Бен. — Это мое кольцо. Это моя жизнь. Это моя проблема.
— Бен… — начала я, но осеклась. Мне хотелось рассказать ему обо всем: о мамином романе с Саймоном Бергом, о том, как она забыла нас и отказывалась возвращаться домой. Но я не могла. Если кольцо — это его проблема, то письмо, наверное, — моя.
— Мне нужно идти. У меня есть… проблема, требующая решения.
— Ты уверена, что у тебя все в порядке?
— Когда это я говорила, что у меня все в порядке? — спросила я.
Мы с Беном договорились созвониться позже, и я, повесив трубку, зигзагами направилась в свою комнату. Проходя мимо двери Эда, я подумала, спит ли он там? И что же все-таки произошло прошлой ночью? Мы ведь почти разделись в коридоре, почему он вдруг остановился?
Я не могла оставаться в общежитии, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний. Поэтому я приняла душ, натянула больничную униформу и выпила бутылку воды, после чего выскользнула из общежития и направилась к госпиталю. Проскочив через боковой вход, я зашла внутрь через «Соловьиное крыло».
— Как он? — спросила я у медсестры за конторкой.
Сестра Рене подняла глаза от карты, которую заполняла, и сфокусировала глаза на мне.
— Все еще с нами, — сказала она.
— А его семья?
— Они отправились обедать. Извините за такие слова, но вы выглядите отвратительно, доктор Кэмпбелл, — добавила она. — С вами все в порядке?