— Потом они начали скандалить, — сказал Саймон. — На глазах у всех. Даже бродячие собаки наблюдали за ними.
Моя мама сказала, что извиняется за свое отсутствие. Папа ответил, что ему очень жаль. Мама начала объяснять, что они всей группой ездили на другой остров, но моего отца это не интересовало. Он хотел знать, кто тот парень, с которым она тут встречается. Когда Саймон услышал, как она ответила: «Я ни с кем не встречаюсь», он не смог слушать дальше и ушел. Тогда все, кто стоял в ресторанном дворике, уставились на него, глядя, как он шагает прочь. Даже бродячие собаки.
— Откуда мой отец мог знать, что у нее роман? Вик ему что-то рассказал?
Саймон покачал головой.
— Ему рассказала твоя бабушка.
— Моя… Вы уверены? — спросила я.
— Да, это она посоветовала ему отправиться на остров и забрать оттуда твою маму. Она заявила, что, если твой отец не поедет, он может потерять ее навсегда. Но я не уверен, что именно это было причиной его приезда.
Я вспомнила свой разговор с бабушкой, которая уверяла меня, что Сильвия могла позволить себе увлечься, но она никогда бы не позволила себе изменить мужу. В то же время Ева прекрасно знала, что происходило на самом деле. Она, как и я, прятала свои горькие секреты в огнеупорном сердце.
— Как вы думаете, откуда моя бабушка узнала? — спросила я.
— По словам Сильвии, твоя бабушка знала «все на свете», — сказал Саймон, попробовав наконец свой кофе. Видимо, он его пересластил, поскольку поморщился, возвращая чашку на блюдце.
К счастью, в эту минуту к нам подошел официант, чтобы наполнить наши чашки новой порцией напитка из серебряного кофейника.
— А что на самом деле представляло это вторжение? — поинтересовалась я, сделав глоток горячего кофе. В данный момент мне было легче говорить о стране, чем об отношениях между людьми, которые находились там.
Саймон рассказал, что в результате военного переворота премьер-министра Гренады убрали с должности. Сначала его держали в заложниках, а потом, чтобы избежать ответного удара, убили.
— Это было очень странное время, — продолжил он. — Ты можешь подумать, что в нашей школе сформировалось какое-то отстраненное понимание политических событий, но это не так. Вездесущий Вик, например, очень серьезно увлекался политикой. Он бегал по общежитию и, словно наемная плакальщица, умолял всех покупать билеты и лететь домой, пока коммунисты не превратили аэропорт в военный объект и не закрыли выезд из страны.
Саймон говорил это, уставившись в одну точку за моим левым плечом, будто там кто-то невидимый переворачивал страницы его воспоминаний.
— Боже, я никогда не забуду нашей лабораторной работы, посвященной диагностике с помощью физических методов. На занятиях, которые вел профессор Барнсворт, нам показывали, как правильно пальпировать пациента, — рассказывал Саймон. — Он словно советовал нам изучать собственный пупок во время конца света. А потом, конечно, мы там застряли. Преподаватели разъехались, лекции отменили, а мы не могли покинуть остров. Все улицы заполонили танки, правительство коммунистов объявило комендантский час.
Последнюю фразу Саймон произнес так, будто он и моя мать были единственными, кто остался на острове, хотя нашим войскам, вторгшимся в Гренаду, пришлось спасать многих студентов.
— А как вы оттуда выбрались? — поинтересовалась я.
— Папочка, — ответил Саймон. Я знала, что речь идет не о его или моем отце, а об их домовладельце, 125-килограммовом чернокожем, который окрестил себя Папочкой после рождения второго сына. До этого Папочку звали Неприятности. Мама рассказывала мне историю о том, как она приехала на остров во второй раз и ее заверили, что любой водитель автобуса знает, где живет ее домовладелец. Выйдя из аэропорта, Сильвия подошла к мужчине, который прислонился к автобусу, из кабины которого неслись звуки регги.
— Я ищу Неприятности, — сказала она.
— Нет, — ответил ей водитель, — вы ищете Папочку.
— Он помог нам сбежать до Сент-Винсента на рыбацкой лодке, — сказал Саймон, — а затем мы добирались до Сан-Хуана на маленьком самолетике.
Он добавил, что самолет был рассчитан на четверых человек, и левый пропеллер самолета не работал ровно до тех пор, пока пилот не вышел из кабины и не раскрутил его вручную. Потом летчик сказал им, что волноваться не о чем, что эти пропеллеры все равно что газонокосилка: раз уж заработали, то уже не остановятся. Саймон признался, что весь полет он заставлял себя не думать о том, что старые газонокосилки обычно замолкают посреди газона.