– Слышьте, – уставилась на Крис молодая женщина, – а зачем и правда они за стену лазают? Или здесь заставляют?
Кристина молча смерила женщину взглядом, помолчала несколько секунд и скучающим тоном ответила:
– Они идут на это сознательно. Кто-то просто остался один и только так, каждый день балансируя на опасной ноте, может забыться, кто-то за то, что дают большие продуктовые наборы, есть и те, кому нравится носиться по вымершим городам-призракам и собирать всё, что пригодиться для мирной жизни. Но есть и военные, они охраняют внешний периметр.
–Страсти какие-то. А здесь зарплату плотют? – не унималась женщина.
– Зачем вам здесь зарплата? Здесь каждый делает что может. Еда в столовой, есть прачечная, есть работа.
– А чё, всё бесплатное? – приоткрыв рот и всё время облизывая губы, вопрошала собеседница.
– Нет. У нас, как при коммунизме должно было быть, – резко выдохнула Крис, передавая мужчинам ключи от одного из больших двухэтажных вагончиков, – работаем все сообща и едим сообща.
– А чё и живёте тоже общиной? Ну в смысле мужики с бабами.
Кристина в ответ только закатила глаза и, сунув связку Мединскому, быстрыми шагами пошла в обратную сторону.
– Чё ты с глупыми вопросами лезешь? – тихо спросил второй мужичок и вырвал у Мединского ключи. – Грабли свои не тяни. И помните зачем мы здесь, если что, вашему этому кирдык. И только хоть начни рыдать мне здесь, падла. – он погрозил кулаком Ольке и пошёл открывать двери в новое жилище.
Лагерь тонул в скорых осенних сумерках, люди к наступлению темноты расходились по домам, стараясь не задерживаться на улице, хотя внутри периметра было безопасно. Но с тех пор как за стенами собралась небольшая толпа долбиков и приползло несколько безобидных монстров, прячущихся по кустам. И по ночам как-то было жутко слышать их порыкивание, скрежет пальцев по железной обшивке и тихий вой, студящий кровь в жилах. Поначалу их отстреливали, монстров ловили, но на их место приходили новые и теперь просто ждали, пока соберётся толпа побольше, и тогда электричество на заборе включалось на полную мощность, и потом добровольцы просто собирали обугленные тела.
Ася, сидевшая на пороге своего вагончика, долго смотрела, как играют дети, как-то сами собой оставшиеся на её попечении, и она теперь стала сродни многодетной матери и руководителем небольшого стихийно образовавшегося детского сада. Малыши тянулись к ней, она постоянно пыталась сделать их досуг более развивающим, и в результате её вагончик перенесли на отдельную площадку, вокруг которой мужчины из подручных материалов понастроили целую площадку, куда наведывались даже подростки после обязательных лёгких работ и обучения.
– Тётя Ася, а нафига нам теперь школа-то? – мастеря лук, спросил сидевший неподалёку Клим.
– Я не тётя, я Ася, – привычно поправила его девушка, которую жутко коробило такое обращение, – и «не нафига», а зачем.
– И всё-таки?
Солнце почти убралось за горизонт и стало видно, что со стороны врачебного корпуса в их сторону движется Никита.
– Ну вот смотри, – вздохнула Ася, – этот ужас и кошмар закончатся, мы все вернёмся к прежней жизни, а ты, вместо того, чтобы пойти в институт, будешь проходить школьную программу.
– Ну а чего мне. Я тогда же в детский дом вернусь, чё мне учиться. Всё одно шофером потом идти или грузчиком, например.
– А кем ты мечтал работать, когда вырастешь?
– Дилером. У них всегда деньги есть, еды много и одёжка красивая.
– Кем? – переспросила Ася.
– Наркотики в областном центре продавать. – серьёзно ответил парнишка.
– Интересная вариация.
– Ну, это гораздо лучше, чем всё остальное. У нас водила при детдоме был, так он, как ему восемнадцать стукнуло, сразу рванул в большой город. Его там несколько раз отлупцевали, последний раз до больницы и ограбили, – парнишка пожал плечами, – он там кем только не пытался устроиться, в общем, вернулся на прежнее место и шофером стал. А вот Андрейка, он-то вообще королём заделался, на такой красивой машине приезжал. Он нам в детский дом сладости привозил и книжки. Правда один раз кто-то из ребят наркоты попросил, так он его так отходил, что больше никто и не заикался. Я тоже так хотел, продавал бы на стороне, а своим бы всякое вкусное привозил. Особенно малышам, они ж самые слабые и обидеть каждый может. – горестно вздохнул Клим.