Я люблю тебя. Я никогда не скажу тебе, сколько правды в моем признании без спиртного,
по живому, по-честному, глядя глаза в глаза, под прицелом вокзалов и клонов чужих прохожих,
чтобы там, отпуская, опять не сойти с ума. Чтобы в тысячный раз не впитать твой ответ под кожу,
не прочувствовать, как леденеет в руках тоска и то самое слово сплетается рифмой в имя.
Я люблю тебя. Я начинаю нас отпускать. И учусь выживать. Пожалуйста, помоги мне.
Не назад
Начиная с заглавной, сожги тома, по которым когда-то пришлось прожить,
Это прошлое. Прошлое – есть слова, обладавшие свойством тебя душить.
Никогда ни за что не смотри назад, если точно решаешь идти вперед,
Только так получается доказать, что тебя здесь действительно кто-то ждет.
*** Это все предисловие к нам самим: с белых троп, как с ладони – из родника,
Где любовь начинается не с причин, а с желания тихо сойти с ума,
И писать о таком, от чего в плечах начинает ломить и тянуть наверх...
*** Ты вливаешь по венам, как теплый чай по губам – мое право не быть как все ***
Оставляй за плечами строку "до нас". Начиная с заглавной, успей вдохнуть,
Перед тем, как мы выдохнем в первый раз три контрольных слова друг другу в грудь...
Собачье
В сумерках колких щерилась злобно вьюга,
Дыбилась рьяно, жадно вбирая небо…
У перехода лаяла хрипло сука
И прикрывала лапами корку хлеба.
Серым кольцом столпились вокруг зеваки,
– Бешеная, – шептались, – смотри какая!
И в ожиданьи скорой кровавой драки
Робко кивали в сторону песьей стаи.
– И не боится, ведь разорвут, как тряпку!
– Ты посмотри, их сколько – куда уж ей там!
Помню, как стало холодно мне и зябко.
От равнодушия холодно. Не от ветра…
Помню, как вдруг исчезли дома и люди,
Острой заныла болью не кожа – шкура….
Будто в клубок собачий, от крови бурый,
Остервенело лая, врезалась грудью…
Чудилось будто Я – не она – к ступеням
Жалась, от грязных пастей спасая спину,
Это не ей, а мне, как в сырую глину
Лязгая, чьи-то зубы вонзались в вены…
Рвалось из ребер сердце, душила ярость,
В легких горячей лавой сгущался воздух…
Помню, как убегала, устало скалясь,
По ледяному насту, ватага песья…
__________________________________________
Долго еще щетинилась злобно вьюга,
Ночь укрывала город печалью крепа…
Тихо скуля, несла осторожно сука
Мерзшим щенкам испуганным корку хлеба.
Человек-Без-Тебя
В доме гаснет никчемный свет /бесполезный заложник лампы/.
На потертой моей софе отпечаток любимой лапы.
Помню, ты искупал вину две недели за эту шалость.
Я храню его. Знаешь, друг, это все, что теперь осталось...
Завтра снова нырну под дождь. По делам, в суетливой давке…
Понимая, что ты не ждешь, у порога сложив мне тапки,
Не замашешь хвостом, когда я, уставшая, дверь открою…
Я, дружище, теперь одна. Привыкаю, что нас не двое,
Что теперь я сама себе. Не хозяйка, не друг, а просто
Человек-Без-Тебя, как все, одинокий эскиз безхвостый …
Я пытаюсь укрыться сном, с головою, как одеялом.
Нет. Не ты навсегда ушел. Это части меня не стало.
P.S.: НОре – доброму другу – догу, скауту и грозе дворовых кошек посвящается.
Я не хочу дожить до такой зимы
Давай ни слова больше. Давай молчать. Слова горчат, как истина без вина.
Мой новый год на пару глотков почат и неизвестно, допью ли его до дна –
Тебе ль не знать, что пишем о нас не мы, и мне ль скрывать, что сотую жизнь подряд
Я не хочу дожить до такой зимы, где этот век закончится для тебя.
Кукольное
Фарфор. У кукол недолог срок
В объятьях чужих капризов.
Они привычно глотают сок
Из кукольного сервиза…
Овал придуманного лица
Вздыхает под слезы – Питер
*** У кукол сломанные сердца...
их просто никто не видит…
Запястья тянутся вникуда
Ладоням-стекляшкам пусто.
У кукол глупая красота
В которой никчемны чувства…
А ветер воет, как старый грех
Над ветхой знакомой крышей
*** У кукол странный и грустный смех,
Который никто не слышит
Твой город вспомнит чужой визит,
Сметая осколки в лужи
И спрячет кукольный реквизит,
Который не будет нужен.
Роняю в холод саму себя
(привычка стоять у края)…
*** Я стала кукольной без тебя
Вот только никто не знает.
Сколько тебя осталось
Что я тебе такое? Не рай, не ад. То ли чистилище, то ли случайный взгляд,
брошенный в спину, скользнувший под мерный шаг. Что я тебе такое? Не друг, не враг.
Сколько тебя осталось?
В руках вон тех, ярко сверкающих, вечно голодных тел, гибких, как лозы,
стремящихся усмирять спелым вином своим / впиться по рукоять остро заточенным стоном,
как в грудь-кинжал, так, что ни звать на помощь, ни убежать...
Сколько еще смогу тебя удержать?
Музыка бьется в пульсе, часы спешат.
Сколько тебя осталось во мне? Они шепчутся морем, жаром кипят в крови,
просятся ближе, глубже, плотней к теплу, шрамом на грудь тебе. Холодом – в твой уют.
Музыка затихает. Часы спешат. Сколько тебя осталось, моя душа?
Про жизнь собачью и не только
Шесть ноль – ноль. Опять рутина. За окном холодный дождь.
Ты уже проснулся, псина, у дверей прогулки ждешь.
Я рычу, хватая зонтик и скуля, шагаю в грязь –
То ли дело в непогоде, то ли жизнь не удалась.
А тебе плевать на слякоть и на то, что мокрый хвост –
Я стараюсь не заплакать, ты мне – лыбишься всерьез.
У тебя свои заботы: у подъезда дразнит кот,
И неведомой породы за углом подружка ждет.
Скалюсь тучам, небу хмурюсь и тяну за поводок:
"У меня работы куча, заходи домой, щенок".
Ты со мною не согласен, выражаясь громким "гав"
И рисуешь на паласе отпечатки грязных лап.
Хмурый офис. Восемь тридцать. Шеф не в духе. Жизнь дурдом.
А тебе, наверно, снится наказанье поводком...
Двадцать сорок. Все в порядке. День закончен. Ключ в замке.
Ты к двери приносишь тапки. Ты забыл о поводке.
Я треплю тебя за лапу и понять пытаюсь, Джек...
То ли я тебе – собака, то ли ты мне – человек.
Ты вышла из неба. Ты очень спешила ко мне
Ты вышла из неба. Ты очень спешила ко мне.
Ты пахла дождями, свободой и тающей глиной.
Они шлифовали усмешки, как груду камней
И ждали, когда ты подставишь открытую спину.
И кто-то в толпе повторял, утирая клинок,