Что мир не закончится наугад
Две тысячи лет спустя,
Что стали беспомощны Три Кита,
Уставших его держать,
И в пальцах опасно хранит вода
Последние три ножа.
А время равняется скоростной
Инерции острых стрел.
И кто-то стирает одной рукой,
Привычную ветхость тел.
И хочется падать, лететь, гореть,
Сжиматься в упругий ком,
И хочется выпить и жизнь и смерть
Горячим одним глотком
И хочется до крови рассказать,
По лезвиям новых строк,
Как я разобьюсь о твои глаза –
О серый морской песок.
Простая свара
Опять по кругу: деревья в белом,
И время вяжет им годы кольцами.
А волки сыты. И овцы, в целом,
Как прежде, будут простыми овцами.
И хоть ты тресни о колокольню
И хоть разбейся ты лбом на паперти:
Кому за милость помятый стольник,
Кому – за бедность икра на скатерти.
Прожить – привычка, просить – искусство,
Претензий к небу опять немеряно,
Но глухи Боги и небо пусто,
Поскольку тоже давно поделено.
И все по кругу: Деревья в белом,
И время вяжет им годы кольцами…
Простая свара. А волки смелы,
Пока загоны набиты овцами…
Календари
Небо – север. Сырая хмарь.
Никотиновый завтрак. Зонт мне.
Люди создали календарь,
Чтобы жить в календарной зоне.
Время дохнет число к числу.
(Врут стихи, что оно проходит).
Даже птицы летят в весну,
Что бы лгать о своей свободе.
А на самом-то деле всё
Отпускается по лимиту:
Жизнь, прикинувшись сентябрём,
Опрокинет свое корыто.
И не станет ни лжи, ни дня.
Кто-то долгим проводит взглядом
И с простого календаря
Оторвет нас бумажной датой.
Пока дано
Пока дано еще верить в Бога,
Пока дано еще просто верить,
Давай не станем кроить дорогу
На лоскутки от себя до смерти.
Покуда солнце клеймит предплечья,
Покуда ноги боятся камня,
Давай расценивать жизнь как вечность,
Не запирая себя за ставни.
Давай напишем себя сначала
Одним дыханьем строки и нерва,
Что б было остро до дна и мало,
До боли мало дождя и неба,
Что б было хлестко и жарко было,
От наших криков, кипящих в солнце
Как будто в спину вживили крылья,
Без чьих-то истин на дне колодца.
Давай разбудим слепую жадность
Слепую жадность к земле и счастью
И даже то, что теперь осталось
Давай не станем кроить на части,
И что б ни пели псалмы и мантры,
Мы сами строки свои итожим.
Давай не станем кроить дорогу,
Давай мы просто ее продолжим.
Скоро мы точно выживем
Осень привычно крестится.
Осень прощает всех.
Руки больничной лестницы
Тихо уносят вверх.
В белых халатах ангелы
Снова молчат в окно.
Сердце – подушка ватная
Давит в ребро комком...
Чья-то ладонь на темени.
Не остается нас –
Шприц суррогатом времени
Вводит под кожу час.
Не огорчайся. Слышишь ты?
Слезы – они вода.
Скоро мы точно выживем.
Выживем навсегда.
Поведай мне, ангел...
Скажи мне, мой ангел, зачем этот вечер,
Записанный в книгу обычной из судеб?
К чему лунный свет, заливающий плечи
И солнечный круг на лазуревом блюде?
Ответь мне, мой ангел, к чему эти лица,
Которые мне представлялись родными
Ведь даже дешёвой тетради страницы
С моими стихами – не станут моими...
Зачем нас приводят в земную обитель,
Где все мы подобны рассыпанным крохам...
Поведай, мне, ангел, зачем нам хранитель,
Ведь мы – обреченные с первого вздоха...
Все чаще стихи...
Все чаще стихи, неподвластней рука
И ярче лазурь предвесеннего крепа...
А завтра меня унесут облака
В глубокое небо
Но станет светло. И котомка обид
Забудется вдруг у последней ограды.
Под щебет скворцов и под шепот молитв
Вечернего сада.
И будет здесь так, как велось до меня:
От первого крика до тихого вздоха.
Всё примет в тугие объятья земля –
К прощению Бога.
Нас останется
Город прячется в темном фартуке,
Под запястье легло перо,
Тени льются от свечки патокой,
Свежей патокой под ребро.
Подыши еще в веки, странница,
Наколдуй нашу жизнь в тетрадь –
Скоро утро и нас останется
Ровно столько, чтоб выживать.
Будет «завтра», а мне не хочется
Ни лучей его, ни шагов –
Злое утро уход пророчит нам
Откровением каблуков...
С каждым всполохом, с каждым заревом я хочу начинаться заново, я хочу просыпаться заново ярким грифелем по листам, для чего нам иначе, странница, если дальше нас не останется, если после утянет пальцами бесконечная чистота? Для кого наши крики первые,
бритвы – строки до сути нервные, если чтобы сейчас ни делали – пропасть, черт бы ее побрал,
Назови ее раем, адом ли – это пропасть под дымкой ладана, где уже не увидишь главного,
где не сможешь о нем сказать. Нас утянут и бросят памятью: парой рюмок на мятой скатерти, кипкой снимков в ладонях матери как подачку за съемный зал….
Подыши еще в веки, странница,
Наколдуй нашу жизнь в тетрадь,
Скоро утро и нас останется
Ровно столько, чтоб доживать.
Уходят люди
Срываюсь с мысли. Теряю смыслы. Стихи стираю.
Шепчу о ближнем. А он не слышит, ступая к краю.
И кто-то машет ему за солнцем, на горизонте...
Шепчу о ближнем. Кричу о ближнем. Но он уходит.
Не оглянувшись, ключи оставив, босым из дома,
роняя память застывшим кадром в судьбу альбома.
В дожди седые, где плачут птицы, бросаясь грудью
в ладони неба – последний остров любимым людям...
Молюсь о ближнем. Прошу о ближнем. Шепчу: "останься",
А он с улыбкой сжимает вечность в уставших пальцах
и крест нательный немым прощаньем: "Не плачь, родная,
Мы все уходим. И только вера не исчезает"...
ВзросЗлость
Ватное небо греется на плечах.
Дождь заблудился в пальцах пустых аллей.
Я почему-то хочу по тебе скучать,
Но о тебе не думать – еще сильней.
Календари снимают по листьям век,
август за августом, как надоевший шарф,
я почему-то хочу напевать тебе
что-нибудь тихое. Голосом снов и трав,
родом из детства, где правда – набор из слов
прямо в глаза и ни буквы – ножом в груди,
в то наше детство, где сложно понять любовь,
но очень просто крикнуть "не уходи".
Мы вырастаем быстро и каждый час
Кто-то срезает доброе за спиной.