Иер, войдя в кухню, сразу двинулся к столу, где я должна была сидеть.
— Ну, Ева, спешу тебя…. — Он, наконец, заметил, что меня там нет, и замолчал.
Я, продолжая стоять у противоположной стены, громко хлопнула в ладоши, надеясь его испугать. Вслушивавшийся в тишину черт, даже не вздрогнул. Зато развернулся ко мне и спокойно продолжил:
— …обрадовать! Мне разрешили тебя превратить!
— Блин, у тебя, что глаза на затылке? Ты даже не вздрогнул!
— Нет, конечно. А вот слух у меня, как и у любого черта, отменный. Я услышал шорох и почувствовал вибрацию воздуха за пару секунд до хлопка, — похоже, Иеру придется еще долго просвещать меня в вопросах чертилогии. — Ну что? Мы будем делать из тебя чертовку, или смертной походишь?
— Что за глупый вопрос? Давай, я готова! — Отлипнув от стены, я подошла к искусителю.
— Хорошо, встань в шаге от меня. Теперь закрой глаза.
Следуя указаниям черта, я послушно замерла фигурным столбиком. Параллельно я размышляла о том, что тут все как-то просто: захотел и вот, не отходя от кассы, становись кем-то другим, захотел — и вот ты уже делаешь что хочешь.
Сначала я абсолютно ничего не чувствовала, потом от затылка по всему телу разлился холод. Потом я интуитивно поняла, что искуситель одной рукой держит меня за талию (нормальные ощущения куда-то пропали, тело как будто стало не моим). Вторая его рука, похоже, была перед моими закрытыми глазами.
Вспышка. Настолько яркая, что я видела ее сквозь веки. Касания кончиков его пальцев моих глаз, дыхания — губ. И темнота. Последнее, что я помню: невероятный зуд по телу.
Сейчас. День 3. Ева.
Очнулась я в своей спальне на кровати. Голова была чугунной, а тело — ватным. Руки-ноги меня слушались плохо, хорошо уже то, что смогла разлепить веки. Первое, что увидела, — слегка напуганное лицо моего искусителя.
— Да, сильна же ты поспать, душонка, — протянул он, натянуто усмехнувшись. Только по потемневшим глазам видно, что он напряженно пытается понять все ли со мной хорошо.
— Долго я была без сознания? — Я попробовала пошевелиться и смогла сесть на кровати.
— Почти сутки. Нам с тобой через 2 часа надо быть на ужине, — рассеянно ответил черт, продолжая осмотр.
— Сколько? Почему так долго? — Господи, как же чешется голова и поясница.
— Кто ж знал, что ты такая соня, — фыркнул искуситель.
— Ладно, брысь, мне нужно переодеться, — черт снова фыркнул и вышел, пробубнив что-то на тему «ага, посмотрим, как это у нее получится», а свежеиспеченная получертовка в моем лице попыталась встать.
Судя по грохоту, и моим тесным объятиям с ковром, вставать — было плохой идеей. Хорошо хотя бы то, что я в сознании. А судя по тому, что Иер снова в моей комнате, грохот от меня был сильный.
Он подскочил ко мне и резко поднял. Зря! Перед моими глазами весело запрыгали цветные круги. И, кажется, я снова начала оседать на пол.
— Ты в порядке? — А вам слабо суметь испугать нечистую силу?
— Нет! Сделай же что-нибудь, убери эти чертовы круги, — из моих глаз потекли слезы. Давно я не ощущала себя так мерзко.
Иер положил меня на кровать и велел закрыть глаза.
— Успокойся, сейчас все пройдет, — сказал и ушел. Забота прямо через край!
Как ни странно, он оказался прав. Через пару минут я пришла в себя: боль ушла, круги пропали, остался только зуд.
Еще через пару минут я открыла глаза, но вставать не торопилась. Второй раз падать меня не тянуло совершенно. А вот понять, что же во мне изменилось надо.
Первым делом рожки. Они у меня длинной с половину ладони, чуть загнутые друг к другу. Интересно, какого они цвета? Нужно будет оценить перед зеркалом, когда смогу до него доползти. Хм… Теперь хвост. Довольно длинный, тонкий и с милой кисточкой из коричневой шерсти на конце. Поэкспериментировав, я поняла, что им можно мысленно управлять. Что ж, значит хвост — вполне полезная штука.
Остался браслет. Он обосновался на предплечье левой руки. Тонкий, облегающий руку, словно вторая кожа, сделан он был из коричневого незнакомого мне материала (чем-то похожего на хорошо выделанную кожу какого-то животного). По всему наручу вырисовывались узоры: то ли руны, то ли растения, то ли строчки непонятного письма. Кроме узоров, по браслету шли плетения, разделяющие его на три равные части. Нет ни шнуровки, ни молнии, — ничего. Снять его невозможно.