При рассмотрении и оценке доброты будущего необходимо понимать, что новейшие технологии — необходимая «часть» социального прогресса. Глобальные проблемы создает сам человек, искажая ментальный глобализм. Прогресс технический должен содействовать прогрессу социетальному. Иначе все перспективы уходят в хаос и тьму зла. Необратимость существования, отнюдь, не подразумевает продвижение к закату цивилизации. В истории человечества немало подобных примеров, когда угрозы становились благом, благодаря разумному сочетанию меча и орала. Необходимо не ускорение «ритма истории», а ускорение материализации объективного в субъективное как целостной структуры. При этом можно уповать на пресловутые «законы саморегуляции» (по Н. Моисееву) с их тенденцией к развитию разума. Однако без субъективной материализации эти законы бессильны и даже бессмысленны. Смысловая доминанта должна превалировать в целостной связи диалектического глобализма. Разум ждет и надеется, что его поймут и приведут к доброте будущего…
Никакие эсхатологические прогнозы вообще не могут иметь научной, а тем более философской базы. Предвидение должно, прежде всего, опираться на «оживление» истории. Но история «ничему не учит»? Значит, нужно учиться у нее. Наука должна видеть горизонты существования, в том числе отвечать на вопросы: «Что?» и «Как?», но не «Когда?» Особенно важен первый вопрос, именно: что ждет человечество? Думается, на этот вопрос мы, в силу своих возможностей, помогли ответить в настоящей работе. Что касается вопроса «Как?», как будет происходить перемол «костей» трансгуманизма, то ответ однозначен: путем понимания разума добротой мира. Понятно, что к старости слабеет не только физическое, но более того — духовное. Раздражительность и брюзжание — свидетельство тому. Значит, следует уходить в мир. в природу с ее добротой и источником благости. Но нужно уходить и в сообщество, к людям, которые замыкают на себя все худшее. Доброта будущего должна охватывать все, что происходило до него, доброго и недоброго в диалектике их связи.
* * *
Удивляюсь, насколько впечатлительны закаты на Амуре. Мартовской весной замечал, что уже прилетели речные чайки. Не знаю, где они зимуют, возможно в море. Но они вдвое меньше морских чаек. Правда. они отчаянней последних — и уже стремительно рыбачат на прогалинах у берега. Вспоминается лето. Вечерняя песня на теплоходе посреди могучей реки. Вот уже "якуты потянули Солнце" к потусторонней обрывистой сопке. А оно упирается своими колючими лучами в водную гладь, не желая уступать день ночи. Но сдается и прощальным золотом окутывает полнеба, будто прося у него прощения за уход из жизни. Вот уже чайки потянулись вниз. Они ночуют там, в ближайшем тальнике среди вековых широченных деревьев, гнущихся к земле. А то и, будто поглядывая дуг на друга, стелятся над тихой водой. Даже вода замутилась радужными отблесками и уже не бормочет извечным прибоем у берега. Где-то вдалеке лают собаки, они тоже, похоже, не желают отдавать день. К берегу подплывают старые злые щуки, похожие на крокодилов, и застывают подобно поленьям на каменистом мелководье, едва не цепляя его зубами. А закат пылает, перенося вниз за горизонт бесстыдным алым заревом свое счастье. Вот козодой пролетел, навораживая ночь, пронзительно ее призывая. Кто-то наверху зажигает первые звезды, ведь летняя ночь никак не должна быть кромешной. Иначе она пугает людей. Постепенно все затихает, лишь ареол амурского заката еще долго посвечивает сбоку на противоположном берегу, который расширяется в размерах и становится неким чудовищем, пугающим притихший водный поток. Даже бродяга-ветер, кажется подох от радости заката. Дыхание ночи освобождает от зарева закат и сжимает жизнь в своих объятиях. Ничего, будет новый закат на Амуре, рассветный, закат ночи, которая также не поспешит уходить. Жизнь продолжается, и она не может не радовать.