Произошло умерщвление природы. Классическая наука по существу отказалась от материалистического подхода к ее познанию и почти целиком обратилась в сторону «чистой» мысли. Материальные тела стянулись в нематериальные точки; реальное движение превратилось в траектории и скорости; движение материи - в количество движения и импульсы; реальные связи, наблюдаемые в природе, - в механические силы; взаимодействие - в односторонне действующие силы притяжения или отталкивания; сама материя превратилась в массу и инерцию покоя и т.д. и т.п. А все это цементировалось и освещалось ущербным понятием «энергия».
В классической физике казалось все ясным и понятным в окружающем мире. Можно сказать, что многовековая работа по созданию стройного здания буржуазного мировоззрения почти целиком была завершена. Оставались лишь отдельные и мелкие детали, которые по какой-то досадной причине не укладывались и не находили себе места в сотворенном здании мировоззрения. Это - (1) опыт Майкельсона, (2) излучение черного тела и (3) что-то неладное происходило с пространством и временем. Имелись, конечно, и другие детали, но о них в тот момент не стоило всерьез беспокоиться.
Так закончился «милый сердцу» XIX в - век восходящего капитализма. А затем, пишут историки науки - вдруг начался переворот сложившихся представлений - настоящая революция в физике.
Говорят, что причиной переворота явился скромный «квант действия», незаметно проникший в физику на пороге XX века. Этот квант был вначале настолько неприметен, что загадочную его «революционную» силу не сумел обнаружить его собственный изобретатель Макс Планк.
Другие говорят, что две неприметные тучки на ясном небе классической физики: опыт Майкельсона и излучение черного тела, - вдруг разрослись до огромных размеров, заволокли ясное небо физики и разразились бурея с грозой. Надо заметить - все, что угодно, но эта гроза с бурей не освежили атмосферу науки.
Третьи историки начало переворота в физике связывают, так сказать, с естественным ходом развития науки: сначала открытие радиоактивного излучения, затем открытие радиоактивного распада и, наконец, открытие двух теорий относительности Эйнштейна, объяснившие, якобы, то неполадки в пространстве и времени, толчки которых уже давно ощущались многими физиками.
Так объясняют и историки, и некоторые физики причины начавшейся революции в физике XX века. Саму же революцию они усматривают в том, что классическая физика уступила свое монопольное место, значительно была потеснена релятивистской и квантовой физикой. Таковы представления, но не такова реальная действительность.
Действительность, кто захочет в ней разобраться без предрассудков, состоит в том, что никакой научной революции в физике еще не происходило. Дело обстоит как раз наоборот тому, о чем говорят буржуазные историки и физики. То, что они принимают за революцию, всего-навсего буря в стакане воды: (1) лихорадочные попытки выбраться из тупика, в который попала буржуазная физика в ходе своего «естественного развития» и (2) попытки, похожие на конвульсии, направленные на то, чтобы объяснить необъяснимые явления, которые все более обнаруживаются людьми по мере проникновения их вглубь материи.
Современный буржуазный физик и историк предпринимают героические усилия, чтобы убедить своих современников и себя в том числе, что релятивистская и квантовая физика - большой шаг вперед по сравнению с классической физикой; будто две теории относительности Эйнштейна объяснили те загадочные неувязки во времени и пространстве, перед которыми в беспомощности останавливались многие великие умы, начиная с Ньютона. Но буржуазный физик при этом (1) не хочет задуматься над теоретико-познавательными основами, на которых им возводится здание современной физики и (2) упорно не хочет понять, что физический мир, с которым ему приходится сталкиваться в XX веке, принципиально отличен от того мира, который ему пришлось изучать в XIX веке. Буржуазный физик не хочет и не может согласиться с тем простым фактом, что он не подготовлен как в методологическом, так к в мировоззренческом отношении к пониманию микромира. Он может добывать множество отдельных фактов, может всю свою жизнь трудиться и не без успеха накапливать частности этого мира, но как только дело доходит до того, чтобы связать воедино добытые факты, накопленные частности, - объяснить мир, - здесь буржуазный профессор становится совершенно беспомощным и здесь, как отмечал В. И. Ленин, ни одному слову буржуазного профессора верить нельзя.