В обществе, благоразумно кладущем предел угрозе изобилия, те, что рекомендуется каждому из нас другими, заслуживает недоверия.
Предостережение относительно коммерческой рекламы, что предприниматель ничего не делает даром, приложимо повсюду. Степень восхваления возрастает пропорционально снижению качества, от рекламы фольксваген зависим совсем иначе, чем Роллс-Ройс. Интересы индустрии и потребителей никогда не совпадают там, где первая настойчиво стремится что-то предложить. Даже пропаганда свободы может сбить с толку, поскольку вынуждена сглаживать различия между теорией и частными интересами тех, к кому обращается. Ликвидировав в Германии пролетарских вождей, фашизм избирательностью мести лишил их даже сознания своей правоты. Когда интеллектуал замучен до смерти в концлагере, рабочим вне его не обязательно должно быть хуже. Фашизм был разным для Осецкого и пролетариата. Но пропагандой были обмануты оба.
Подозрительно не изображение действительности как ада, но регулярные призывы вырваться из него. Если к кому-то сегодня и можно обратиться, то не к так называемым массам, не к отдельному человеку, который бессилен, но, скорее, к некоему воображаемому свидетелю, которому и оставляем мы это после себя с тем, чтобы всё же оно не исчезло с лица земли вместе с нами.
К генезису глупости
Признаком интеллекта являются рожки улитки «с ощупывающим лицом», с помощью которых она, если верить Мефистофелю [231], различает и запахи. Встретив препятствие, рожки тотчас же втягиваются в защищающую тело раковину, вновь сливаясь воедино с целым, и лишь с большой робостью отваживаются вновь выглянуть наружу в качестве чего-то самостоятельного. Если опасность все ещё тут, они исчезают снова, а интервал между повторными попытками увеличивается. Духовная жизнь в начальный период бесконечно чутка. Чувства улитки зависимы от мускулов, а мускулы становятся вялыми, если стеснять их игру Физическое повреждение калечит тело, страх — дух. Изначально и то и другое и вовсе неотделимы друг от друга.
Более развитые животные обязаны самим себе большей свободой, их существование свидетельствует о том, что однажды щупальца были протянуты в новых направлениях и не получили отпора. Каждый из видов является памятником бесчисленному множеству других, чья попытка сформироваться была сорвана уже в самом начале; их сразу же парализовал ужас, стоило лишь одному из щупальцев шевельнуться в направлении их становления.
Подавление возможностей непосредственного сопротивления окружающей природе продолжалось внутри, путём атрофирования органов страхом. В каждом исполненном любопытства взгляде животного мерцает новая форма живого, которая могла быть порождена тем определённым видом, к которому принадлежит это индивидуальное существо. Но не только видовая определённость удерживает его в раковине прежнего бытия, насилию, с которым сталкивается этот взгляд, миллион лет от роду, с незапамятных времён закрепостило оно это существо на предназначенной ему стадии и неизменно возобновляемым сопротивлением тормозит даже самые начальные попытки её превзойти. Такой первый прощупывающий взгляд всегда легко сломить, за ним стоит добрая воля, хрупкая надежда, но никак не неиссякаемая энергия. Животное становится боязливым и глупым.
Глупость — это шрам. Она может быть связана с одним результатом среди других или со всеми вместе, как практическими, так и духовными. Всякой частной глупостью человека обозначается то место, где игра мускулов при пробуждении была заторможена вместо того, чтобы быть поощрённой. Торможение изначально ведёт к тщетному повторению дезорганизованных и неуклюжих попыток. Бесконечные расспросы ребёнка в каждом случае уже являются знаком некоей тайной боли, некоего первого вопроса, на который он не нашёл ответа и который он не умеет поставить в правильной форме.[232]
Повторение отчасти подобно игровой ситуации, когда, например, собака без устали вспрыгивает на ту дверь, которую она ещё не умеет открывать, и, в конце концов, отказывается от этого, если ручка расположена слишком высоко, отчасти происходит в порыве отчаяния, когда, например, лев безостановочно мечется по своей клетке или невротик беспрерывно воспроизводит защитную реакцию, однажды уже оказавшуюся тщетной. Когда повторные попытки ребёнка не достигают цели или препятствие оказывается слишком серьёзным, его внимание может быть отвлечено чем-нибудь другим, он, что называется, обогатит свой опыт, и всё же на том месте, которого коснулось вожделение, останется неприметный шрам, некое маленькое затвердение, где станет нечувствительной поверхность кожи. Из таких шрамов образуются деформации. Они могут привести к формированию твёрдого и сильного характера, они могут привести и к глупости — в виде явлений атрофии, слепоты и беспомощности, если речь идёт просто об их стагнации, и в виде злобности, своенравия и фанатизма, если они порождают метастазирующий рак.
232
Ср. Karl Landauer. Intelligenz und Dummheit. In: Das Psychoanalytische Volksbuch. — Bern, 1939, S. I 72.