Перед нами новое противоречие: авторы определяли русские популяции, подлежащие исследованию по сумме антропологических признаков, исходя из понятия «исконного ареала» (287). А надо бы — ровно наоборот: определять исконный ареал по границе расселения популяций, объединенных суммой антропологических признаков. Где расселена антропологическая общность — там, стало быть, и есть ее исконный ареал.
Исконный, разумеется, относительно: он становится таковым с момента окончания заселения. Исконность зависит от фактора времени[14]. Территория Киевской Руси стала для русских исконной к XIII веку, Московского государства — к XV, а вся Россия — только в XIX веке. Но сегодня она для нас уже вся (за небольшими исключениями) — исконная, в т. ч., без всякого сомнения, Сибирь и Дальний Восток.
Но вот сомнение еще каверзнее: если в одном и том же ареале брать срезы разных эпох, то совсем не обязательно перед нами предстанет история одного генофонда. На определенном этапе, если подмес другой расы или этноса слишком велик, происходит качественный скачок, диалектический переход количества в качество. Сегодня перед нами один генофонд и, соответственно, этнос, глядь — завтра тут уже другой генофонд и, соответственно, этнос. Он может по недоразумению носить прежний этноним (греки — яркий пример), но этнос-то уже другой. И хорошо, если только этнос, а ведь может быть и расовая рокировка: один расовый тип исчезает, другой приходит ему на смену. Как это произошло в «ареале» нынешних Таджикистана, Узбекистана, Казахстана, некогда полностью европеоидных.
Как видим, неизменность ареала не гарантирует исследователю аутентичность изучаемого генофонда, который сегодня, допустим, заслуживает названия «русский», а завтра может и перестать. И где тогда прикажете искать народ, имеющий право так называться?
Во-вторых, не вызывают доверия критерии исконности, примененные авторами к избранному ареалу. Они спорны.
Авторы поясняют свой выбор ареала — Русской равнины — тем, что это-де исконный ареал русского народа. «”Исконный” ареал — это та территория, где популяция исторически сформировалась. Иными словами — где сложился её генофонд. Впоследствии ареал может расширяться или сжиматься, но для понимания истории генофонда (то есть того, как сформировался генофонд до своего расширения на другие территории) важно изучать в первую очередь “исконный” ареал» (24).
Они призывают в обоснование своего выбора историю: «Особо подчеркнем — исторический, ”исконный” ареал задан вовсе не генетикой! Нет, он определен историческими науками, науками о прошлом. Именно они определяют, в каких пределах и на каких землях сложился русский народ» (10).
Пусть так, согласимся с этим. Но дальнейшая конкретика не может удовлетворять. Исконный ареал должен по определению: во-первых, включать в себя ВСЕ земли, на которых данный народ сложился, а во-вторых, не включать в себя земли, на которых он не сложился, а появился уже сложившимся. Авторы нарушили оба эти принципа[15].
Балановские поясняют: «Для русского генофонда таким “исконным” ареалом можно считать территорию Московского государства до начала присоединения им земель с неславянским населением» (24).
Возникают вопросы:
Во-первых, знают ли авторы историю Московского государства? Историю русской колонизации[16]? Новгородские земли, Северо-Восток и Поволжье всегда были заселены нерусскими. Но Новгород присоединял их с X века, когда еще никакого Московского государства не было (да и до основания Новгорода русские шли на финский Север). Владимир, Ростов, Тверь, Вятка — также… Все эти земли вошли в состав Московского царства уже к концу XV века. Московское царство изначально было этнически сложносоставным, полиэтническим, при существенном численном перевесе славянорусов, всегда остававшихся единственным государствообразующим народом, инициировавшим создание и расширение Руси;
Во-вторых, уж если ориентироваться на историю, то почему исконным для русского генофонда надо считать Московскую, а не Киевскую Русь? Ведь основной этап славянской экспансии на эти земли тогда уже произошел, на Севере и на Юге во всяком случае, да и в центре, в основном, тоже. В течение нескольких веков столицей русской земли, центром, вокруг которого активно формировался русский этнос был все-таки Киев, а не какая-то иная точка на карте. Впрочем, уже и тогда присоединение неславянских земель шло полным ходом, как минимум от Рюрика, призванного двумя славянскими и тремя (!) финскими племенами! А то и раньше, если судить по археологии. А вот Кубань, попавшая в исследование Балановских, никогда к исконным русским землям не относилась[17];
14
Сколько лет должен прожить этнос на новом месте, чтобы считаться коренным? Русские живут в Сибири как минимум со второй половины XVI века, более 400 лет. Мало? Как сказать. Вот, якуты осели в Якутии всего лишь столетием раньше, а попробуй кто скажи, что они некоренные, хищные пришельцы! Правда, эвенки, эвены, коряки и ительмены именно так и считают, но кто слышит их голос? А татары в Крыму, прибывшие туда в XIII веке, — коренные? Они скажут: да; но местные караимы, например, крымчаки или греки только посмеются… Я не думаю, что русским следует мириться с титулом колонизаторов за Уралом, а то так можно и Урала лишиться и много еще чего. Мы давно уже коренные на каждом квадратном миллиметре России.
15
Интересно: авторы приводят в пример адыгов, «после Кавказской войны переселившиеся не только в Турцию, но и во многие страны Передней Азии, Ближнего Востока и даже Мадагаскара. Однако их “иконный” ареал по-прежнему остается на Западном Кавказе, несмотря на то, что ныне там плотность славянского населения намного превышает плотность коренных народов» (86). Однако для русских такой подход авторы не применяют, их исконный ареал расселением летописных племен не ограничивают. Двойной стандарт?
16
Лучшим источником по данной теме считается «Обзор истории русской колонизации» академика М. К. Любавского. Можно бы рекомендовать и труд профессора Кельнского университета А. Каппелера «Россия — многонациональная империя».
17
По ходу чтения книги Балановских у меня не раз возникал вопрос о качестве исторических источников, ими использованных. К примеру, изучая русских Краснодарского края, они взяли только… кубанских казаков (86). Опираясь при этом на весьма апокрифическую генеалогию оных, ведущуюся, якобы, с XIX века от донских казаков и пришлых русских людей (170). Но ведь в действительности первыми (если не считать давно исчезнувшую Тмутаракань) заселяли эти земли, отнятые у турок только в XVIII веке, бывшие запорожские казаки, против их воли выведенные на новоприобретенные территории указом Екатерины Второй! Сохранилось до наших дней даже песенное моление запорожцев, обращенное к царице, с просьбой оставить их на родине (чего сделано не было). Запорожский субстрат и лег в основу генофонда казаков Кубани, где до сих пор чаще поют украинские, чем русские песни и говорят на суржике. Следовало ли, в свете этого, ограничивать исследование русских кубанцев именно казачеством? Может быть и да, поскольку запорожцы изначально — не украинцы, а недобитые татарами «исконные» русские XIII века и их потомки, но тогда это так и следовало обосновать. Это не единственная историческая «шероховатость» в книге.