Особенно важно для нас данное здесь же в учебнике определение ареала: «Ареал вида. Особи одного вида встречаются на территориях, где они находят подходящие для жизни условия. Часть земной поверхности (или акватории), в пределах которой встречается данный вид, называется ареалом».
Подчеркнем: ареал детерминируется видом, а не вид ареалом!! Мы не можем, поместив в один садок исландскую селедку и селедку иваси (а тем более, добавив к ним треску), утверждать потом, что это — одна популяция. Никакие границы, кроме биологических, генетических, — политические, административные, географические, любые иные, неважно! — не могут определять ареал популяции.
Ознакомившись с хрестоматийными текстами, мы должны со всей определенностью дать себе ответ на главный вопрос: чем же определяется принадлежность к этнической популяции? Территорией или генофондом? Понятно, что может быть только два взаимоисключающих ответа: либо — либо. Поскольку территория не детерминирует генофонд этносов (за редким исключением народов-изолятов), а генофонд, естественно, не детерминирует территорию.
Энциклопедические статьи и учебник трактуют этот вопрос однозначно. Главное в популяции — биологическое родство всей совокупности особей, принадлежность к одному виду (в наше случае — этносу), общность их генофонда. Границы популяции есть границы вида (или внутривидовой группы), обладающего общим генофондом, а посему должны определяться именно генами. Ареал, в котором проживает весь данный вид, — это и есть ареал данной генеральной популяции, и никак иначе. Поскольку на конкретный вид, в данной популяции проявленный, указывает присущий ему генофонд. Это требование элементарной логики. Биология не поверяется географией.
Итак, популяция есть понятие биологическое, а не географическое.
А что пишут Балановские, какое определение дают?
А вот: «Популяцию человека можно определить как относительно обособленную группу населения, которая исторически сложилась на определенной территории и воспроизводит себя в границах этого “исторического” ареала из поколения в поколение» (15).
Обратите внимание: не часть народа (этноса), а группу населения! То есть, заведомо не вида, как принято у биологов, а случайного для данной территории набора особей разных видов. Фактором, образующим популяцию, отчетливо выступает территория (излюбленный авторами «ареал»).
Такова у Балановских дефиниция популяции, явно противоречащая общепринятой. Интересно, что сами авторы характеризуют свое определение довольно уничижительно, находя, однако, в нем своеобразные достоинства: «Это нестрогое и невнятное (!) определение позволяет привлечь внимание к крайне важному моменту: для популяционной генетики “популяция” — это не просто случайная группа людей… Нет, популяция — это особый, исторически сложившийся, и главное — стабильный суперорганизм, живущий в конкретных рамках исторического времени и географического пространства. В этих же рамках времени и пространства существует и генофонд популяции» (15). На деле, конечно, «исторически сложившийся суперорганизм» сложился именно и только по воле случая; в одном месте одного — в другом другого.
Как видим, Балановские принципиально определяют популяцию, так же как и генофонд, не по генам или иным биологическим критериям, а по территории и истории. Но тогда получается, что биологический, вроде бы, термин не имеет биологического содержания. Нонсенс? Да. Потому что мы попадаем в методологический тупик: нельзя в принципе небиологическое явление исследовать биологическими методами. Нельзя одну науку мерить категориями другой, «складывать метры с килограммами».
Как авторы попали в эту логическую ловушку? Как можно популяцию привязывать к ареалу, измерять, ограничивать ареалом? А если она не совпадает с «определенной (кем?) территорией» [22]? Кто внушил им эту ересь? Популяции кочуют, мигрируют…
Вновь политкорректность загнала в тупик? Или идеологический диктат советской власти? Нет, на этот раз, скорее, увлечение красивой и пустой фразой модного некогда болтуна, французского анархиста-бакунинца Элизе Реклю[23]: «География по отношению к человеку есть не что иное, как История в пространстве, подобно тому, как История является Географией во времени». Эту вполне бессмысленную мыслишку Балановские с пиететом вынесли в эпиграф и потом еще цитируют и комментируют в восторге: «Это ясное и элегантное выражение принципа эргодичности, то есть взаимозаменяемости пространства и времени, как нельзя лучше отражает понимание геногеографии как истории генофонда, неотделимой от естественной и общественной истории популяций человечества» (15).
22
Это особенно бросается в глаза в отношении мигрирующих популяций, например, лосося или угря. Какая уж тут может быть привязка к территории! А популяция, между тем, существует. В мире людей таким примером могут служить цыгане, евреи. Если же популяция оказывается привязана к некоей территории, то это может быть обусловлено вовсе не географическим фактором, а к примеру, химическим составом морской воды для исландской или норвежской сельди.
23
Французский географ и политический деятель, один из теоретиков анархизма (1830–1905). В период Парижской Коммуны 1871 — боец Национальной гвардии. Член 1-го Интернационала. Профессор географии в Брюсселе. Известность приобрёл его труд «Человек и Земля» (1876-94), в котором он попытался дать общую картину развития человечества, сильно преувеличивая влияние географической среды на развитие общества.