А бывают на почве истории массовые аберрации еще смешней. Недавно вот таджики официально и торжественно праздновали «День Арийца», весь Душанбе кругом свастиками изрисовали. И тем остальной мир повеселили. Опомнитесь, милые, взгляните на себя в зеркало, «арийцы»! Арийцами были когда-то ваши далекие-далекие предки, но после визита орд Чингис-хана, Тамерлана и их коллег с арийством пришлось расстаться всем предкам нынешних таджиков, узбеков и ряда других современных этносов.
Нет никаких гарантий, что доверившись историческим преданиям (или историческим иллюзиям) исследователь не изучит в итоге генофонд, имеющий весьма малое отношение к тому или иному этнониму.
«Они говорят по-русски», — ну, это уж и вовсе никуда не годное обоснование этнической идентичности. Точно так же, как границу популяции не может установить ни история, ни география, ее не способна установить и лингвистика. Биологическая сущность вообще не поддается описанию и изучению небиологическими методами. Выше об этом уже говорилось. Между тем в эту логическую ловушку Балановские тоже попали с головой.
«Имена популяциям часто даются по именам языков. Так принято сейчас в биологических науках» (236), — утверждают они. Как понимает читатель, это — не аргумент. История научных заблуждений знает еще и не такие аберрации. Авторы стараются пояснить: «Почему мы говорим о генах славянской или германской языковой семьи? Научно ли это? Вполне. Ведь мы занимаемся популяционной генетикой и говорим лишь о той популяции людей, которые говорят на языках славянской или же германской ветви языков. И ничего другого за “лингвистическими именами” не стоит».
Но язык, как это каждому понятно, не является биологическим маркером вида, а следовательно — и популяции. «Популяция говорящих на одном языке» — есть антинаучная формула. Объяснение Балановских тщетно, увы… Печально и нелепо до смешного, если под видом генофонда русского этноса нам предъявили бы генофонд всех русскоговорящих! Только этого не хватало!
Видимо, где-то в глубине души Балановские и сами понимают, что выносили в своих мечтах о геногеографии что-то не соответствующее строгим требованиям науки. Не зря авторы сетуют, что в западной традиции «изучение генофонда превратилось в генетико-статистический анализ свойств популяции» (15).
Я не поклонник западной науки, поднявшейся на закваске философского идеализма, предпочитающей иметь дело с мнениями, а не с фактами. Но в данном случае надо отдать должное: ведь именно так и следует делать, именно это и правильно! Только надо вначале верно определить, что есть популяция, чем определяются ее границы: гены — территорией или территория — генами? Выше мы уже справились с этой задачей. Но повторю для закрепления.
Популяцию (фракцию вида, этноса) следует определять и устанавливать биологически: антропологически и генетически. А территорию (ареал) — по уже установленной популяции. Вот кратко суть правильного алгоритма.
«Исконная» это территория или нет, «историческая» или нет — не имеет значения. Это территория популяции по факту. Сегодня она может быть одна, завтра — другая. Популяция же останется сама собой в любых странствиях, пока будет соблюдать брачную структуру и соответствовать своему генетическому портрету.
Сказать правду, авторы не всегда последовательны, и порой противоречат сами себе, как бы споря с собственными несовершенными установками: «Генофонд популяции — вся совокупность генов, которыми она обладает — имеет свой географический ареал, свои географические и историко-культурные границы. Эти границы, конечно же, не представляют собой непроходимые “заборы” — сквозь них проходят потоки генов, но они не столь интенсивны, как внутри границ ареала. Эти границы плывучи, текучи, неоднозначны, но при этом абсолютно реальны» (15).
Вот это — святая правда. Почему же вновь и вновь авторы ищут и исследуют популяции по границам, а не границы по популяциям?
Не знаю. Это целиком на их совести.
Несмотря на то, что установки и принципы авторов, на мой взгляд, глубоко ошибочны, это не умаляет значения сделанного ими исследования. Ибо по счастливой случайности основное изученное Балановскими население в том ареале, который они произвольно очертили для своего исследования, действительно — русские, насколько позволяет судить история. Прямые потомки расселившихся здесь некогда «летописных племен» восточных славян и русов. Жители сел и маленьких городов, где никогда не жили иноэтничные завоеватели и куда инородная миграция почти не докатилась. Только поэтому результаты генетического обследования этих жителей отразили-таки объективные особенности именно русского генофонда, позволили создать реальный генетический портрет нашего народа. Точнее, не один, а несколько портретов, с учетом широтной и долготной изменчивости русских. Как минимум пять: один — для русских северян, другой — для южан, третий — для жителей центральной России, да еще по одному для западной и восточной частей. Плюс еще несколько для особых русских популяций на Севере и Юге. Но об этих деталях — в своем месте.