Эпизод пребывания героини Анны Мар в костеле всегда является по замыслу автора или важнейшим этапом ее внутренней жизни или даже кульминацией всего произведения в целом. Так, в повести «Лампады незажженные» (1915) рассказывается о невостребованности этим маскулиноцентристским миром лучших качеств женского естества. (К слову, героиня этого произведения, Бэля Госк — писательница и писательница не слишком яркого дарования — со всеми вытекающими отсюда последствиями: сомнения, творческие муки, неудачи постоянные ее спутники, — что может быть, кстати, расценено и как вариант авторской самокритики.) В итоге Бэля оказывается без вины виноватой (она стала невольной причиной самоубийства своего тщеславного, подозрительного, самовлюбленного и эгоистичного мужа). Лучшие минуты жизни, переживаемые ею, — это посещение костела Св. Терезы в Вильно, ее молитва, обращенная к Остробрамской Богоматери. Поражает та высота переживаний, которая открывается героине перед Образом Божьей Матери, та просветленная духовность, которая нисходит на нее, и в то же время детскость, непосредственность и простота ее чувств.
«Образ Марии Пречистой был еще задернут.
Хризантемы, розы, сирень, какие-то другие цветы нежно белели между свечами и матовым серебром. На ковер ступенек кто-то положил скромное пожертвование — воск и шерсть.
Пришел ксендз, и орган запел вместе с народом „Kyrie eleison“.
Занавески, первая из белой парчи и вторая из прозрачного бисера, отдернуты, Дева Мария, простая и чудесная, понятная и далекая, Дева Мария.
У Бэли хлынули слезы.
„Как Мария прекрасна.“
У нее тонкое, смуглое лицо на нежно удлиненной шее с полузакрытыми египетскими глазами, Дымка печали, недоуменна. Детский. сжатый, целомудренный рот, грустный, но без скорбной складки. Может быть, это Мария, узревшая уже сады рая? Может быть, это Мария, уже отдохнувшая от мук земной жизни?
Бэля подумала, что одна из изумительных черт Ее изумительного лица — теплый живой румянец. Чудилось, будто он разгорелся во время литании и побледнел к концу.
Говорят, Ее видит каждый Такою, Какою хочет видеть. Говорят, Ее лицо бывает радостным, скорбным, утешающим, гневным, мягким и суровым.»
Разговор верующей женщины с Богоматерью, который происходит далее, лучше, чем многие страницы подробнейшего психологического анализа, характеризует ее душевное смятение, ее растерянность перед жизнью и обстоятельствами, ее покорность и доверие к доброте Всемогущей.
«Бэле она показалась кротко-удивленной. недоумевающей. Словно она хотела сказать:
— Я немного не понимаю тебя.
И это „немного“ произнести извиняясь.» [34]
Интересную трактовку роман «Идущие мимо» (1913) получил в статье А. Горнфельда, который глубоко вскрыл его любовный пласт. Он обратил внимание на центростремительный сюжет романа, в котором вокруг героини обитают «идущие мимо» мужчины, «чуждые глубине ее душевной жизни, равнодушные, далекие и сытые». И совершенно неважно какие они по характерам: недостижимый Леон Боржек, ласково-снисходительный Павел Спешнев, беспечно-заигрывающий Леви, цинично-развязный журналист, равнодушно-властный доктор Желтых, грубо-требовательный муж, влюбленный в другую, ничего не замечающий Давид Нейман. Все они, заинтересованные и безразличные, причиняют ей только душевную боль. А она без устали ищет «души, опоры, любви, смысла, хлеба» [35], но остается одинокой и несчастной.
Но роман имеет, на наш взгляд, и религиозно-философский пласт. Его можно прочесть и как историю воскресенья гибнущей души. Его героиня Магда Волюшко, скромная, трудолюбивая, мечущаяся, внешне напоминающая прелестных женщин с картин художника Котарбинского (худенькое личико с громадными черными глазами и тонкое, как стебелек, тело; но это одновременно и автопортрет: как замечали современники «большие, ясные, детские глаза» Анны Мар были «всегда грустны» [36] проходит труднейший путь от Богооставленности к обретению Бога. Лейтмотивом ее образа становится видение Мадонны, вернее, того Ее изображения, которое неизменно восторгает и поражает Магду.
«Мадонна, похожая на девочку, с голубым поясом <…> без ребенка, такая тонкая, хрупкая, с радостной, нежной улыбкой, с бесконечным доверием в глазах», «скорее удивленная, чем смущенная, Она смотрит на Архангела со смелостью невинности <…>[37]. В Ней Магда всегда открывает то, что больше всего ценит в людях. И в трудные минуты жизни, когда от Магды требуется напряжение всех душевных сил, она мысленно обращается к этой Мадонне-девочке за советом и помощью.
Героини Мар жаждут прямого, непосредственного общения с Богом. Им, как это ни кощунственно звучит, не нужны посредники. Поэтому нельзя прочитывать произведения писательницы как иллюстрацию пропаганды ортодоксального католичества. Ее ксендзы чаще всего не в состоянии разобраться в душевном состоянии героинь, они — люди этого, «мужского» мира и мыслят его категориями. Они, если и догадываются о терзающих тех муках, то скорее досадливо отгоняют мысли о страдании, а не ищут пути его облегчения. Им легче бросить запутавшейся женщине: «Вы — неверующая» или «Вы плохо молитесь», — чем помочь разобраться в себе и окружающем. Таков ксендз Войцех, венчавший Магду и теперь уговаривающий ее вернуться покинутому мужу, жить, как «тысячи честных, милых, простых женщин, спокойно и удовлетворенно <…>» [38] (Думается, что такие слова не раз приходилось слышать и самой Мар, тоже рано вышедшей замуж и в 17 лет оставившей мужа, чтобы жить самостоятельным трудом, который не всегда обеспечивал даже пропитания: может быть, поэтому так убедительны описанные в романе «Идущие мимо» муки голода, которые постоянно преследуют Магду.) Как довольно насмешливо замечает автор, ксендз Войцех Урбанович всегда находил жизнь прекрасной, в его глазах светилось наивное довольство: еще бы! — он переводил «какое-то чудесное, глубокомысленное, немецкое сочинение, ему недавно прислали не менее чудесные религиозные гравюры из Меца и обещали отпустить на конгресс богословов.» [39] И его диагноз «болезни» Магды ничем не отличается от банального суждения обывателя: «Искоса поглядел на ее бледное, замкнутое, страдающее лицо. Она просто влюблена, подумал он наивно.» [40]
Как видим, «диагноз» самой Анны Мар свидетельствует о другом — не только о том, что «мужской» и «женский» миры говорят на разных языках, но и то, что мужчины предпочитают говорить с женщинами о «посюстороннем», не допуская и мысли о существовании у них более таинственных и глубоких переживаний. И поэтому ксендз Войцех бессилен вернуть Магде «простую, ясную, без исступлений тоски и боли» [41] религиозность, как и тот ксендз в Боцянах, к которому неожиданно для самой себя Бэля Госк обратилась со словами укора: «Вы — счастливы, вы обручены с церковью и ничего для себя не хотите», — на что он произносит безутешное: «Ксендзы — только люди.» [42]