3. В таком расположении духа, однажды, когда рассудилось мне предаться глубокому покою и удалиться от всякого следа человеческого, я отправился в одно место неподалеку от моря. Когда я приближался к тому месту, где я хотел остаться наедине с самим собою, представился древний старец, почтенный видом, с приятной и важной осанкою, который следовал за мною в недальнем расстоянии. Обратившись к нему, я остановился и пристально поглядел на него.
— Ты знаешь меня? спросил он.
— Нет, сказал я.
— Что же так смотришь на меня? сказал мне.
— Удивляюсь, отвечал я, что ты встретился в том же месте со мною; я не ожидал увидеть здесь кого-либо из людей.
— Я беспокоюсь отвечал он, о некоторых из моих домашних: они отлучились, и я прихожу сюда смотреть их, не покажутся ли они откуда. А ты зачем здесь?
— Я люблю, сказал я, такие прогулки, где ничто не развлекает моего ума и я могу беседовать с самим собою, не опасаясь перерыва: эти места весьма удобны для умственных занятий.
— Так ты любитель умствований, сказал он, а не дел и истины, и не стараешься быть более деятельным мудрецом, а не софистом.
— Что же может быть лучше, отвечал я, того занятия, как доказать, что разум владычествует над всем, и что человек, который сделал его своею опорою и поддерживается им, может смотреть на блуждания и стремления других и видеть, что они не делают ничего здравого, ничего угодного Богу. Без философии и здравого разума никто не может обладать мудростью. Поэтому всякий человек должен философствовать и почитать это делом важнейшим и превосходнейшим, а прочее вторым и третьим и если что делается с философиею, то бывает в меру и достойно уважения, а без нее вредно и унизительно для тех, которые берутся за это.
— Итак философия доставляет счастье? спросил он.
— Действительно, сказал я, и она только.
— Но что такое философия, сказал он, и что за счастье доставляет она, скажи мне, если ничто не мешает?
— Философия, отвечал я, есть знание о сущем и ведение истины, а счастье есть, награда этого знания и мудрости.
— А что ты называешь Богом? спросил он.
— То, что всегда пребывает одно и тоже и есть причина бытия прочих существ, подлинно есть Бог. Таков был мой ответ старцу, и он слушал его с удовольствием. Потом опять спросил меня.
— Знание не есть ли общее название для вещей различных? Ибо и во всех искусствах сведущий в каком-либо из них называется знающим: так в искусстве управления войском, мореплавания и медицины. Не то в отношении вещей божеских и человеческих. Есть ли какое знание. которое давало бы нам ведение о вещах божеских и человеческих, а также о том, что в них божественного и справедливого?
— Конечно есть, отвечал я.
— Что же? Можно ли знать Бога и человека так же, как мы можем знать музыку, арифметику, астрономию и тому подобное?
— Никак, сказал я.
— Итак ты несправедливо отвечал на мой вопрос, — возразил он. — Ибо иные познания приобретаются нами посредством опытности или размышления, а иные получаются чрез видение. Если кто-нибудь сказал бы тебе, что в Индии есть животное, по своей природе непохожее на все другие, но такое-то или такое, многообразное и разноцветное — ты не имел бы о нем познания доколе не увидел его, и не мог бы ничего сказать о нем, если бы не услышал от очевидца.
— Конечно так, отозвался я.
— Как же, спросил он, — философы могут мыслить или говорить правильно о Боге, когда они не имеют познания о Нем, ни видели Его, ни слышали о Нем?