— Это не похмелье — это моя ставшая притчей во язытцах радиоклавиатура.
— Хм. Меня учили, что если что-то похоже на утку, крякает как утка и откладывает яйца, то это утка, а не радиоклавиатура-с.
— Ну, помилуйте, если я сижу в квартире, ноги в тепле, таблетки на блюдечке, валокардин в рюмке — где я найду что-то похожее на утку?
— А Вы не зарекайтесь…
— А что мне зарекаться? У меня утка не крякает. Она смирная. Сидит внутри кораблика. Живёт в шкафу, не вылазиет.
— И четырнадцать мышат?
— До этого я не дошёл.
— Утку Вам могли и подбросить. Таблетки на блюдечке от утки не панацея.
— Таблетки — от другого. Одно слабит, другое — крепит. Водка — крепит.
— Я Вас правильно поняла? Тогда зачем Вам таблетки, если есть прекрасные народные средства — свекла, чернослив? И ещё меня волнует вопрос с носками, Вы как-то неумело отмалчиваетесь. А между тем наступают холода.
— Свёкла — слабит. Повторяю: а водка крепит. Я пью водку. Что ж тут непонятного?
А про носки я скажу — вот Господь создал мир за шесть дней — ну, и… Вы понимаете.
Диалог CVIII
— Видишь ли, фтты меня ё-ки рли воим птичьим грипо, может. ивые ынарж А тут щё ак4редитоваться надо— аккредитуешься и не придушь — неловко будет. В общем, я в смятении.
— Ты думаешь, у меня фефект речи? Это у меня мост такой! (с) Райкин. У вас ещё и ужасный насморк? Ничего не разобрать практически.
— Изредка он от полноты чувств лупит по клавиатуре кулаком.
— Он над нами издевается — именно эти шедевры стилизации он создаёт долгими зимними вечерами, со стаканом мескаля в одной руке и пухлой… сигарой в другой. Но зачем он для вящей убедительности взломал журнал Джаббы — ума не приложу.
— Березин, я тебя категорически забанил, мяфа.
— Только когда будешь взламывать мой журнал, не пиши, пожалуйста про попку. Напиши просто — что мне отгрызли хуй.
— Ладно, если ты думаешь, что для тебя так будет лучче — именно это и напишу. Пока же забанен; ступай, мяфий, именуемый диаволом и сатаною.
— Лучше так: «Ступай аццкий сотона, к мяфию — ибо хуй тебе отгрызли бобры, и ты мне более не нужен»!
— Да ты никак пиан с утра, аки сапожник. Вот хорошо, что я принял твердое решение не пускать тебя больше к себе. Выбор цели непонятен.
— Джабба трется в околовыборных кругах, опять же шандыбинец.
— Трётся? В кругах? Скинхэд?
— Удивительно.
— По некоторым данным, член фанатской группировки «Хулиганы Шандыбина».
— Не еврей ли он? Отчего в продаже нет животного масла?
— Вам во всех рекламах ужасы мерещатся, я помню. И про телефон тогда. У Вас трагическое мироощущение, вызванное, вероятно, гм, радиоклавиатурой.
— Какой-такой телефон? Вот про одеколон «Ультиматум» я писал… и про стоматолога…
— Вы писали про девушку, складывавшую весь мир в маленький телефон. Я даже помню, что она ассоциировалась у Вас с «учеником волшебника».
— А, да — писал. Но это не так страшно. Учеников волшебника мне не так жалко.
Диалог CIX
— А какие были прекрасные учителя в деревнях в пятидесятых годах! Как это было престижно среди механизаторов — жениться на учительше!
— Да. И тут же всё пойдёт на лад. Тихо и ласково войдёт разводной ключ в пазы, провернётся — раз и другой, лязгнут контр-гайки на конце — зафырчит мотор. И вот уже помощь крестьянской лошадке.
— Порнографы.
— Калоеды!
— Заметьте, не я это сказала!
— Бросьте! Вы столько раз это подумали, что ваши слова материализовались в комбинации электронов.
— У меня таких слов-то и в словаре нет! Это Ваш, писательский лексикон-с. Вот хотите, сейчас остановим машину, выйдем и спросим первого прохожего — могла я такое подумать или Вы это сами сообразили?
— А я и не говорил, что придумали. Это вы в газете прочитали. Я тоже, как и всё наше поколение, приучен газетам верить. Я как прочитал «квадратно-гнездовой метод», так и запомнил. Или вот «щёкинский метод». Никто уж не знает, что это — а я помню. Так и тут.
— Вы думаете, я читаю газеты? Вот ещё, я же иду в ногу со временем. И черпаю информацию из телевизионных шоу. Там таких слов ещё не знают. Мне думается, что это из рецензии на Сорокина что-то.
Это у Вас профессиональное, рецензентское.
— Ну уж нет. В телевизоре только и делают, что газеты пересказывают. А в газетах — телевизор.
Это одна шайка.
— А я давно уже не рецензирую. В моём возрасте и с моим здоровьем это неприлично.