Диалог CMLXVI
— То есть, мне в монастырь что ли уйти? Пришла пора, с вашей точки зрения?
— В монастырь всегда пора — и, вместе с тем, никогда не поздно.
Диалог CMLXVII
— Обсуждать частную переписку я смысла не вижу — видимо, каждый из нас прочитал в ней то, что хотел увидеть сам. Впрочем, все это неинтересно и непродуктивно.
— Вот это как раз иллюстрация того, в чём мы, например, расходимся: переписка-то наша. Это чужую частную переписку обсуждать иногда неловко — да и то, есть исторические исключения.
Диалог CMLXVIII
— В этом скандале с датскими карикатурами на Мухаммеда много показательного. А заявление датского премьера понятно: наверное, датский премьер хочет, чтобы его услышали.
— Боюсь, его не очень хотят услышать. Что толку кричать человеку, когда он затыкает уши?
— Ну, такая уж у него работа. Не думаю, что ему это самому по душе. Вопрос в результате — я допускаю, что есть вещи, ради которых первому лицу можно и на коленях поползать. Главное, потом не провести всю жизнь на коленях.
— А какие основания у нас считать, что датчане потом проведут всю жизнь на коленях? У меня — никаких.
— Мне бы тоже этого не хотелось.
— Но если вы будете воспринимать все метафоры буквально — станет очень сложно разговаривать. Значит ли это, что третьи, четвёртые и пятые извинения за карикатуристов невозможны?
— Да хоть десятые. Здесь, на мой взгляд, надо хорошо понимать, что есть разница в уровнях ответственности. Те, кто говорит «глупо», видимо, с трудом представляют себе этот уровень у премьер-министра страны, которая легко может стать мишенью для террористических актов, например. Задача этого чиновника достаточно проста — всячески, любой ценой уберечь своих граждан от неприятностей. По-моему, это просто понять, было бы желание.
— Это понять можно. Просто вы пишете «любой ценой уберечь своих граждан от неприятностей». В этот момент кто-нибудь (не я) должен напомнить вам Мюнхен. Я клоню к тому, что в моей системе — «не любой ценой», и, боюсь, второе «извините» в этой системе координат вовсе не будет последним. Можно закрыть эти газеты, например. Возбудить судебное преследование. Отдать художников толпе, скажем. Вот я и рассуждаю, вполне академически — какая грань непереходима.
— Любая дипломатическая игра на этом поле вполне допустима. Набор приемов в такой игре столь же разнообразен, сколь и, скажем честно, малоэффективен. Безусловно, на такие извинения муллы кладут с прибором, да и не этого они хотят. Однако, ноблесс оближ. Было бы куда хуже сейчас делать вид, что ничего особенного не происходит.
— Согласитесь, в случае карикатур, у вас двойной стандарт подхода к событию. Одной группе людей одно кажется смешным — другим — другое. Изображение Мухамедда и вовсе запретно всем мусульманам. Ну, согласитесь, все же есть некий pointe — когда изображают Мухаммеда с запаливаемым шнуром, ведущим к голове-бомбе…
— А стремление распространить правила для мусульман на всех и карать за нарушения — это и есть особенности современного «ислама».
— Нет, дело в том, что само изображение является оскорблением. Помните, как израильский посол разломал какую-то инсталляцию, что посчитал оскорбительной для своего народа? Так и здесь — оскорбительно то, что оскорбляет нас. Всюду — двойные стандарты. Я вот, кстати, честно признаю: у меня — двойные.
— Нет, он просто разбил экспонат с изображением террористки. Действовал он не как религиозный деятель, а как политик. Это совсем другое.
— Это странная политика для посла. Впрочем, это и есть иллюстрация двойных стандартов по отношению к оскорблению.
Диалог CMLXIX
— Каждый пишет, как он дышит.
— Я дышу в склянке тёмного стекла. Из-под импортного пива. Причём дышу внутри. Стекло запотело, но я протёр в нём дырочку.
— Вы это мне про что рассказываете?
— Я рассказываю про неудобство дыхания.
Диалог CMLXX
— А почему вы сидите дома в ночь с пятницы на понедельник?
— Потому что я в нём живу. А такие длинные ночи, как эта лучше всего проводить там, откуда не надо уходить.
— Та же история. Но у нас ещё месяц очень длинных ночей — пока они не пойдут на убыль. Так говорят.
— У нас вообще полярная ночь. Жалею, что я не медведь.
— Не стоит. Их иногда постигает участь всех пушных зверей.
— Зато они могут умирать с чувством выполненного долга.
— Они не успевают об этом подумать. Промысловики редко дают им время на то, чтобы помолиться и написать письмо родным.